Иджим (сборник)

Среди танцующих блистал Ремников – высокий, сухощавый, он выделывал нечто почти акробатическое; галстук вился, как флажок во время урагана… Когда Чеснов впервые увидел ремниковский танец, ему стало смешно и страшновато, и он какое-то время сторонился коллеги, но потом понял, зачем тот так выкаблучивается, – женщины заинтересовывались им, выделяли из остальных. И почти всегда Ремников возвращался с таких банкетов в гостиницу под руку с дамой.

Сейчас многие тоже глядели на его выкрутасы с удивленными улыбками. Среди них и она, в бежевом свитерке. «Так, тянуть нельзя». Чеснов сунул окурок в высокую вазу-пепельницу, подошел к ней.

«Да, Лёша у нас по танцам спец, – сказал слегка снисходительно. – Полгода – ученый муж, а потом три дня – рубаха-парень. Но вообще-то мы все, московские доктора наук, – люди скучные». «Правда?» – она сделала вид, что удивилась и разочаровалась. Чеснов нарочито спохватился: «Но не всегда, не всегда! Можно вас пригласить на танец?» Энергичная песня про седого луня как раз закончилась, зазвучала медленная – «Течет река Волга». Женщина смущенно улыбнулась: «Что ж… Я, правда, давно…» – «Я тоже небольшой мастак», – перебил Чеснов. Обхватил ее за талию и легко вытолкнул на площадку меж прудиками. Перетаптываясь, стали вращаться по часовой стрелке.

«Как вас зовут?» – спросил Чеснов. – «Лариса». Ему сразу вспомнилась сценка, увиденная за несколько дней до приезда сюда: пошел на рынок за овощами, и всё его пребывание там сопровождал негодующий крик какого-то кавказца: «Ларыса! Ларыса!» Видимо, владелец палатки искал свою продавщицу.

«Очень приятно, – сказал вслух. – А я – Сергей». Она улыбнулась, показывая, что ей тоже приятно. Чеснов покривил губы: «Обычное имя. Мальчиков моего поколения или Сережами называли, или Сашами. На большее фантазии не хватало. У нас в классе было четверо Саш и трое Сереж. И я, знаете, так завидовал Владику – он даже внешне казался другим. Не-Сережей. Понимаете?»

Женщина покивала: «Да, я понимаю. У нас тоже было много Тань, Оль, Наташ. И они плакали. Это очень обидным казалось – когда еще есть Тани, Оли». Голос у нее был густой, мягкий, полный какой-то – голос сильной, неглупой женщины. Чащину нравились такие голоса – казалось, что обладательницы их никогда не кричат, не ругаются, не сбиваются на визг…

«Может быть, прогуляемся? – спросил Чеснов, когда всех пригласили возвращаться за стол. – Что мы там…» – «Давайте еще поприсутствуем, – ответила Лариса так уже по-дружески просяще, что в животе у Чеснова приятно заныло. – Мой шеф должен тост произносить. Послушаем – и тогда свободны».

Он повел ее к столу, придерживая за локоть. «Кстати, Лариса, – вспомнил, – а зачем же вы все-таки кладете лимон в рюмку? Вы обещали открыться». – «А, это… Чтобы утром не болеть. Лимон всякие сивушные масла втягивает». – «Я-асно. Я тоже, пожалуй, возьму на вооружение. Можно?» – «Да пожалуйста».

2

Все получилось, как и планировал. Как обычно. И теперь он и женщина лежали рядом на двуспальной кровати, лежали и смотрели в потолок, отходя от объятий, поцелуев, перекатываний друг через друга.

На столе стояли пакеты с соком, бутылки, лежали грудой колбасные нарезки, фрукты, упаковка сыра «Хохланд»… По пути в гостиницу Чеснов завел Ларису в мини-маркет и купил все это бесполезное, ненужное после сытного банкета. Но та щедрость, с какой он бросал в корзинку бесполезное и лишнее, явно была симпатична Ларисе; вообще женщины любят щедрых, пусть и щедрых до глупости, мужчин.

«М-да, – усмехнулся Чеснов, вспомнив, как ходит с женой за продуктами: жена то и дело порывается купить что-нибудь дорогое, необычное, вроде морского коктейля или маринованных улиток, Чеснов же смотрит на нее так иронически, что она не решается. – М-да, а здесь ты – гусар».

И ему стало неловко, кольнула вина: он с чужой женщиной, а жена в опостылевшей квартире, с детьми. «Подруг натащила, – выручило оправдание, – или сама куда-нибудь… Может, и не только…» И он обнял лежащую рядом, погладил по прохладному, кругленькому плечу. Лариса с готовностью напряглась, потянулась к нему, посчитав, что он готов снова…

– Странно, да? – спросил Чеснов.

– Что странно?

– Что мы вот так, сразу. Совсем незнакомые. – Он говорил, продолжая глядеть в потолок; выражение лица Ларисы видеть не хотелось. – Еще утром о существовании друг друга не ведали, а сейчас так… Сплелись.

Ему нравилось начинать разговор с этакой банальщины – женщин она всегда обескураживала и в то же время провоцировала как-то ответить не пусто.

– Хорошо хоть, хм, имена спросили, а то бы вообще… И знаешь, Лариса, что это значит?

– Что? – выжидательный полушепот.

– А это значит, что мы с тобой страшно одинокие люди. Вот и бросились… Скажи мне, пожалуйста, когда мы заговорили там, за столом, ты подумала, что мы можем быть… что между нами может быть близость? Да?

Она оказалась действительно сильной и неглупой – не вскочила, как, бывало, большинство других, не стала истерично, путаясь в белье, одеваться, а ответила внешне совершенно спокойно:

– Да, мелькнуло, что неплохо бы. Ты обаятельный.