Иджим (сборник)

– Я не всегда таким был, – признался, может, и искренне, но уже далеко не первой женщине. – В юности был очень застенчивым. Парни, которые с девушками запросто общались, обнять могли, поцеловать, героями казались. Но какими-то отрицательными героями. Мне Обломов близок был. Помнишь, он на женщину не мог прямо посмотреть – считал неприличным. И такое отношение, наверное, правильно. По какой-то высшей человеческой морали правильно… Долго не мог переступить. Зато читал постоянно. Не художественное любил, а исторические книги, мемуары великих людей, хроники разные… Я родом из маленького городишки в Сибири, в Новосибирской области… Всю городскую библиотеку сначала перечитал, потом в библиотеку музея краеведческого стали пускать. В архив даже… Лет шестнадцать мне было, еще застойное время. – Чеснов задумался, вспоминая, какой это был год. – Восемьдесят третий – четвертый. М-да… И такие там документы стал обнаруживать про коллективизацию, про период Великой Отечественной, как тогда у нас люди жили… А у нас и город как деревня большая, и вокруг колхозы, точнее, тогда совхозы уже… В общем, по нашему району документы… Конечно, и раньше читал у Шукшина про колоски, про голод, у Тендрякова, у Богданова… Был такой поэт, кстати. Стихотворение у него есть, как он колхозную солому воровал… Но когда документы читаешь – другое совсем восприятие. А их, наверное, до меня с сороковых годов не трогали, и не знали, наверное, что там, в папках этих… И тогда вот я решил заняться историей, показать людям, что раньше было, какие ужасы. Да и героизм какой нечеловеческий… Стал ездить по деревням, у стариков свидетельства собирал. Осторожно, конечно: «Расскажите, как раньше жили, в войну, до войны, при Хрущеве как». И столько услышал… Диктофона у меня не было, конечно, а записывать тут же, со слов, опасно – люди пугались. Послушаю, выйду за ворота, в траву сяду – и записываю скорее, пока не забыл факты. Иногда в сельсоветовских архивах покопаться удавалось. Говорил, что родня из этой деревни, корни свои ищу, и, бывало, верили, пускали к документам… В восемьдесят пятом, после школы, в Москву рванул. Хотелось, конечно, в МГУ, но удалось в пединститут имени Ленина. На втором курсе женился на, – Чеснов усмехнулся, – на первой же девушке, которая на меня внимание обратила. На своей однокурснице. Получили отдельную комнату в общежитии… Ребенка завели, когда я уже из армии вернулся, в аспирантуру поступил. Осенью девяносто первого чудом каким-то дали однушку в Люблино. Представляешь? Накануне краха… Потом уже, в девяносто четвертом, общими всякими усилиями до трешки расширились. Там же. Метро вскоре открыли – «Волжскую». Удобно, хорошо, деньги появились… Работаю в институте, разрабатываю программы, докторскую защитил в тридцать семь лет. Только вот заряда того, чтоб людям показать, что было, какие ужасы и лишения их отцам и дедам, да и некоторые живы еще…

Запутавшись в словах, Чеснов вздохнул, налил водки и выпил. Ощущал взгляд сидящей за спиной женщины – сочувствующий, сострадательный взгляд. И ему становилось легче и легче.

– Да и людям, знаю, это не нужно. Не нужна история. Без багажа легче вперед шагается. – Обернулся к Ларисе: – Как думаешь, правильно?

Обычно женщины в этих случаях начинали доказывать, что нет, неправильно, что нужно открывать страницы прошлого. Нельзя так, нельзя остывать; что он, Сергей Чеснов, не для того столького добился, чтоб жить теперь просто так. (Женщины как-то сразу прикипают к мужчинам, бросившим в них хоть и бесполезное, но все же семя.) Случалось же, его поддерживали, и это нравилось Чеснову больше – полнее очищало душу. Поддержала и Лариса:

– Да, лучше без багажа. Есть афоризм: «Знания лишают решимости». Я считаю – правильно. Да и что такое знание? То есть… – Видимо, длинный монолог Чеснова утомил ее, и слова шли с трудом. – Большой разницы между знающим и незнающим нет. Повседневность всё застилает, вытравляет все знания.

Чеснов согласно покачал головой, плеснул себе водки.

– Мне тоже налей, пожалуйста… Всё, в общем, одинаково происходит и для тех, и для других. Знание переворачивает жизнь единиц, а тех, кто оказался способен общую жизнь перевернуть, знанием обладая, за всю историю человечества по пальцам можно пересчитать. И то половина из них – мифические персонажи.

«Как сложно она формулирует», – подумал Чеснов, подавая ей стаканы – один с водкой, другой с соком.

Лариса как-то жадно выпила и запила, и продолжила:

– Я вот… Стыдно, конечно, для кандидата наук, но я «Архипелаг» Солженицына совсем недавно прочитала. Столько о нем слышала, что сильнейший документ, и боялась – прочитаю и или с ума сойду, или… Открыла после Беслана, когда гайки завинчивать стали – конституцию уже откровенно нарушать… Ну, помнишь ведь…

Чеснов не отозвался, смотрел в сторону. Она заговорила дальше: