Иджим (сборник)

– Я не буду, – сказал Алексеев, отодвигая стаканчик.

– Ну, глоток!

– Слушай, Максим…

– Все-все. Как хочешь.

С минуту сидели молча. Петров глядел в стол, Илья Павлович на него. В Максиме появилось пугающее, кажется, никогда его не отпускающее теперь напряжение, какое бывает у сходящих с ума, покоренных одной громоздкой мыслью людей; они обсасывают ее, ощупывают со всех сторон, не могут от нее отвязаться. И, глядя на своего прежнего друга, на его полуприкрытые красноватыми опухшими веками глаза, на тонкие губы, по привычке беззвучно шевелящиеся, Илье Павловичу стало жаль Петрова, захотелось сказать ему что-нибудь искреннее, хорошее. Но таких слов не находилось.

Максим усмехнулся, отпил из стаканчика половину, откусил бутерброд. Прожевав, начал нехорошим, с издевкой тоном:

– Счастливый ты человек, Илюха. Завидно даже… Это вот как у всех лихорадка, жар, а ты – здоровый. Ничего тебя не колеблет. Редкий человек… С таким образованием и… Ну, например, почему ты до сих пор простой оператор? Ты ведь и сейчас просто оператор, так?

– Да. И что?

– Неужели не предлагали чего побольше?

– Предлагали. А зачем?

– Ну, и оклад, и… гм… престиж. Должен же человек к чему-нибудь стремиться… Или стихи писать все лучше и лучше, или по службе все выше и выше… Так ведь?

– Мне и так нормально. Ты об этом хотел поговорить?

Максим опустил глаза, сморщился:

– Да ни о чем я не хотел говорить… Посидеть просто хотел с товарищем, выпить по капле… Стихи, может, почитать. Твоя жена вот…

– С-слушай, – стиснув зубы от разом подступившего бешенства, прошипел Алексеев, – ты же знаешь, как ее зовут!..

Было время, они с Максимом довольно близко общались, жены их были в хороших отношениях. Дети дружили. Потом Максим вдруг возомнил себя поэтом, запил, развелся с женой…

– А ты, а ты… – тоже сдерживаясь, чтобы не кричать, ответил Петров, – ты знаешь, как она со мной… когда я стихи ей принес? Так, словно я мразь последняя, даже сесть не предложила… И вернула так… как собаке поганую кость…

Он опрокинул в рот остатки водки, не закусывая, не переводя дыхания, продолжал:

– Я пять лет – пять лет! – над этим сборником работал, им жил только. Все вложил в него! Понимаешь?… И что теперь? Как мне теперь, у?! И ведь понятно, не из-за стихов она… не стихи тут, а сам я – в главной роли. Ей Ленка напела, что я, скотина, бросил ее, Сережку, и она ко мне так теперь. Разве правильно это? Тут же, получается, не о творчестве речь… Скажи, правильно так?

– Я узнаю, – устало и холодно произнес Алексеев. – Но я уверен, что Татьяна вернула стихи чисто из-за их… гм…

– Бездарь я, так? – потянулся к нему Максим больным и страшным лицом.

– Я их не читал… В стихах я не разбираюсь.

– Не надо. Не надо, как говорится, трындеть. Помню, как ты в университете не разбирался…

Илья Павлович встал из-за столика.

– Мне нужно идти.

– Иди, – равнодушно сказал Максим.

– Я узнаю у Татьяны…

– Не надо, не утруждайся…

…Ехал в лифте вместе с соседом.

– Как, Илья Палыч, в субботку придешь играть? – спросил сосед, светясь после пробежки по скверу здоровым румянцем.

– Естественно, – не особо бодро ответил Алексеев, – приду.

– У них, говорят, Кудряшов выйдет, поправился.

– Да? Интересно…

– Да-а, – поддержал сосед, – он-то забивать умеет. Приходи, не подведи.

– Приду обязательно. Только нужно, чтобы без задержки сыграть. В девять начать, как установили. А то будут стягиваться полдня… Хочу на дачу выбраться…

Сосед согласно кивал, машинально застегивал и расстегивал молнию на своей ветровке.

– Я обзвоню ребят, предупрежу. Ну, до встречи!

– Пока!

Каждую субботу мужчины окрестных домов собирались на футбольном поле ближайшей школы. С давних пор разбились на две команды, человек по двадцать, играли по всем правилам – с заменами, судьями. Бывали болельщики; один старичок даже вел протоколы матчей…

В квартире тихо, темно. Провинившийся Виктор сидел в своей комнате за уроками, жена читала рукописи.

– Наконец-то! – обрадовалась она, появляясь в прихожей. – Долгонько ты нынче.

– Выезжали на перчаточную… Надо десятичасовые новости глянуть, там репортаж должен быть.

– Виктор, помоги мне в зале накрыть! – позвала Татьяна и пошла на кухню.

Ели тефтели с картофельным пюре. Илья Павлович выпил три рюмки водки, сразу почувствовал облегчение от груза не очень-то приятного дня.

На экране телевизора сначала была Маша Скворцова с анонсом своей программы «Рост» – она, оказывается, будет о новом ночном клубе и фестивале молодых скрипачей. Затем пожилой, отечный диктор, ветеран областного телевидения Кандинкин, стал читать новости. А вот и репортаж о событиях на перчаточной фабрике и трассе федерального значения. Женщины у проходной; мельтешащая съемка Ильи Павловича, когда его пихнули, придала репортажу еще больше напряжения; десятки автомашин на дороге и рабочие, перекрывшие проезд автобусами; омоновцы, растаскивающие рабочих; снова у проходной: выезжает «Волга» директора, цепи милиционеров, устроивших для нее коридор. И все это под сопровождение торопливого, нервно сбивающегося голоса Марины Олеговны Семак.