Иджим (сборник)

«Вот говорят – друзья, любовь, круизы, романы, любовницы… M-м, у нас, я как-то уже рассказывал, традиция такая, еще с института… Собираемся раз в месяц, во вторую субботу, в бане. У нас там есть хорошая и недорогая… Человек пятнадцать было сначала… Ну, парились, пивко пили с воблочкой, рассказывали, что за месяц произошло, анекдоты, само собой… Хорошо, по-простому… А вот последние года три почти никто не приходит, да и я пару раз в год – если вспомню, и то хорошо. И сидим, пиво сосем и молчим. И вроде не стали чужими, а просто, понимаешь, нечего рассказывать, анекдотов на языке нет… Женщины… Женщины тоже… даже и не замечаешь их. Тогда вот с Юлей у подъезда столкнулся, и в голове: «У-у, какая женщина!» Бац! – да это жена ведь моя! Подошел и не в щеку, как обычно, поцеловал, а в губы. Она аж испугалась: «Что случилось?» – «Мадам, – говорю, – разрешите пригласить вас в бильярд-клуб на партию американки». А она ведь здорово в бильярд играла когда-то… «Ох, голова раскалывается, – говорит, – устала, трудный день был. Давай лучше дома. Пива возьмем, чипсов, фильм хороший… Тем более, я Наташу к подруге с ночевкой отпустила. Завтра у них двух первых уроков нет». Ну, купили пива, чипсов, фильм хороший так и не выбрали, взяли, какой по телевизору рекламируют, а он совсем дерьмо оказался… Тихий, уютный вечер вдвоем провели, необычный такой… Только, понимаешь, от этого еще как-то тоскливее. Хорошо – это значит необычно. Синонимы, да!.. И ведь все же, отец, так живут. По крайней мере, кого вижу…». – «Хорошо… – Виктор Борисович, произнеся это слово, замялся и кашлянул – не очень оно подходило к тому, что собирался дальше сказать, но другого не нашел и повторил: – Хорошо, что видишь. Многие, большинство, и не видят, и не чувствуют. Наоборот, рады, что так все течет. Надо сильным, очень сильным быть, чтобы жизнь разнообразить, из спирали этой выбираться узенькой».

Сын усмехнулся: «А как? Вы вот с матерью как-то разнообразили. И работали с душой, и сколько городов сменили, а каждый все равно был родным, и дачи заводили, и дома по вечерам не было скучно. Откуда энергию брали, а? Фантазию? – Он опять усмехнулся и, помолчав, заговорил вроде спокойней. – Наталья, вот, я считаю, хорошая у нас дочь получилась, хотя и не воспитывали особо. Ужины готовит, по дому там, уборка, стирка на ней в основном. Учится нормально. Восьмой класс вот с двумя четверками закончила, по остальным «пять». А тоже – вечером, когда дел нет, на тахту упадет и лежит с плеером, в потолок часами глядит. Может, и музыку даже не слушает, а так – отключается, копит силы на завтра. Ни подруг у нее что-то, ни парня…».

«Рановато бы парню еще», – заметил Виктор Борисович.

«Да почему… четырнадцать лет… Нет, я не в том плане, я о том, что одиночество. Одиночество и усталость у всех. И как избавиться, встряхнуться?… Вот я о чем».

Ничем этот разговор не закончился, – пришли женщины, муж дочери, дети, среди которых и Наталья, девочка милая и работящая, но слишком уж молчаливая, хмуроватая. Пришли, и женщины стали возмущаться шутливо, что их бросили, сломали застолье. И разговор потонул в общении с другими людьми.

Да и что мог бы ответить сыну Виктор Борисович? Как он мог что-то советовать, когда сам не понимал, не находил причины, почему вдруг и его работа, любимая, полезная – его призвание, – казалась под конец жизни тягостной, почти напрасной… Вот руководил бы и сейчас клубом, да, нервничал, ругался бы с управляющим, с администрацией района, но это стоит результатов, – за те неполных три года, что поработал директором, возродил клуб, заметил, как посветлели лица людей, голоса их стали мягче, в очередях за хлебом ругались даже меньше; от желающих в хоре петь, в спектаклях участвовать отбоя не было. Ребятишки какие талантливые занимались… А он взял и ушел, и теперь за ворота выходит скрепя сердце, фальшиво радуется встречам со знакомыми, лишь ради приличия поддерживает разговор…

Да, что он мог тогда сказать сыну? Что посоветовать? И теперь, размышляя, ничего дельного не надумал. Для него самого лучшие минуты, это когда он один. Когда никто не говорит над ухом и сам он молчит. И он не тяготится молчанием, отсутствием человека… Сегодня получился богатый общением день. Почтальонши, Тернецкий, Юрка Пичугин, продавщица. Жена… жена, ясно, не в счет, она давно, давным-давно как часть его, неотделимая и необходимая; они обычно понимают друг друга с полуслова, по одному взгляду; ссорятся теперь очень редко и тут же мирятся, понимая, что никого-то ближе у них нет, кроме друг друга… Дети далеко, и видятся редко, нужно время, когда приезжают, чтобы почувствовать, возродить родство, на одном языке заговорить…

Чащев сунулся в карман бушлата за сигаретами. Под ноготь иголкой впилась острая боль.

– Ч-черт! – ругнулся, выдергивая руку.