Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Пусть пришла пора расстаться, но не уходи, постой!
Дай в последнее мгновенье взглядом встретиться с тобой,
Дай напомнить дни свиданий, трепет нежности былой,
Дай припомнить миг лобзаний под покровом тьмы ночной…
И тогда во сне, быть может, мне яви_́

тся образ твой,Чтоб хотя бы в сновиденьях рядом ты была со мной.[77]

Я всё время думаю о ней, чувствую её, она приходит ко мне во сне, и дело не только в снедающей страсти, я хочу её всю – её мысли, мечты, хочу, чтобы она была рядом:

Приди скорей! От скорби я слабею!
Отдай любовь, отдай мне душу с нею…[78]

Почему, почему я стал одержимым страстью?! Ведь всегда был, старался быть над ситуацией. Почему забыл обо всём и, как ночной мотылёк, лечу на губительный огонь?! Помню наставление отца, когда я подростком уезжал учиться в Лусену: «Держись подальше от женщин. Тот, кто склонен к телесной жажде, оскудевает мыслью».

Горестное сознание утраты любимой пережил в своё время и мой друг, Моше ибн Эзра, о чём он писал:

Свет найдёт мою любовь глупой и смешной,
Но я сердце затворю от насмешки злой.
Ты жестока, но смирюсь, как невольник твой, –
Ещё горше мне страдать, разлучась с тобой.

Без тебя мне белый свет – мрак и темнота,

Мир – пустыня, счастья луч – тщетная мечта.
Но не усладит нектар жадные уста –
Для других цветущий сад сотворён судьбой…[79]

Кто же эти «другие»? Мне так мало довелось видеть тех, кому не пришлось страдать от несбывшихся надежд. Снова всплывают в памяти стихи ибн Гвироля:

Меня покинув, поднялась в закат
Та, чьи ланиты – жемчуг и гранат.

Та, что влечёт влюблённые сердца,

Чьих уст не иссякает аромат.

В её деснице обнажённый меч,

А копья наготове – и разят.

Она – газель, бегущая к ручью:

Холодной влаги жаждет её взгляд.

Её румяна – лук и тетива:

Из них, как стрелы, молнии летят.

И в час, когда прикажет облакам,

Хрустальным ливнем слёзы заблестят.

Слезам небес не удивляйся, друг!

В сравненье с ними мои слёзы – град.

А те, кто рядом, – глухи: ничего

Страданья ближних им не говорят![80]

Должно быть, и ибн Гвиролю некому было рассказать о безответной любви и тоске расставания. Не с кем было облегчить душу. Ищу утешение в его работе «Источник жизни», где сказано о том, что человек в этом мире должен искать познания, и, главным образом – познания себя. Вот и пытаюсь обратиться к здравому смыслу, отвлечься от иссушающих душу страданий несчастной любви. Согласно философским размышлениям Аристотеля: «Гораздо выше стоит тот, кто успел приучить себя пренебрегать земными страстями и жаждет только служить и поклоняться Всевышнему, чем тот, который ещё должен бороться с похотями плоти, хотя он, наконец, преодолеет их».[81]

Любовь – это похоть? Может быть… ведь я хочу её земную – во плоти. «Животная душа жаждет земных утех», – говорил Платон. И мой предшественник ибн Гвироль писал: «Человек должен отойти от всех чувственно воспринимаемых вещей и обратить свои помыслы к “Источнику жизни” – к Богу». Об этом его стихотворение:

Шлю мольбу к Тебе, лишь заблестит восход,
Льну вечером к Тебе, моей души оплот.

О Грозный, пред Тобой я в страхе предстаю,

Ведь мысли сердца все знаешь наперёд.

Могу ли сердцем я и языком своим

Тебя воспеть? И что мой дух и мой живот?

От уст людей Тебе приятна песнь, и я

Пою, пока душа Твоя во мне живёт![82]