Йенни

– Я ничего не понимаю, Йенни… Я говорила с ним, и он целовал меня, и я не дала ему пощечины… я слушала все, что он мне говорил. Я хорошо сознаю, что вовсе не влюблена в него, и все-таки он имеет какую-то необъяснимую власть надо мной. Знаешь, я боюсь… я не смею остаться здесь, потому что я не ручаюсь за себя… Бог знает, что он заставит меня сделать. Когда я думаю о нем, я ненавижу его, но когда он говорит со мной, на меня нападает какой-то столбняк. Я не могу себе представить, что можно быть до такой степени циничным… грубым… до такой степени бесстыдным! Право, можно подумать, что он не имеет ни малейшего представления о том, что такое честь или стыд… он не считается ни с чем подобным и не верит, что другие люди знают что-нибудь об этих вещах. А меня он точно гипнотизирует… Нет, ты подумай только, я провела с ним послеобеденное время и слушала, что он говорил! О Господи! Он сказал, между прочим, что раз я уже замужем, то мне незачем беречь свою добродетель, и еще что-то в этом роде… Кроме того, он намекнул, что он теперь свободен и что я могла бы питать некоторые надежды… кажется, так он сказал. Мы гуляли в парке, и он меня целовал, и мне хотелось кричать во все горло, но я не была в состоянии произнести хоть слово. Боже, до чего я боялась! Потом он сказал, что завтра приедет сюда. И все время с его лица не сходила эта ужасная улыбка, которой я, бывало, раньше так боялась… Как ты думаешь, Йенни, не должна ли я уехать, раз я до того дошла?…

– Да, Ческа, непременно уезжай, – ответила Йенни.

– Я настоящая идиотка… Но ты пойми, – она вдруг заговорила быстро и горячо, – я не ручаюсь за себя. В одном только ты можешь быть уверена, – если бы я изменила Леннарту, то, клянусь тебе, я сейчас же пошла бы к нему и сказала об этом, а потом тут же у него на глазах я лишила бы себя жизни…

– Ты любишь своего мужа? – спросила Йенни тихо. Франциска помолчала с минуту, потом сказала задумчиво:

– Право, не знаю… Ведь если бы я любила его как следует, как надо любить, я не боялась бы Ханса Херманна. И разве я позволила бы ему говорить мне то, что он говорил, или целовать меня?… Но, вместе с тем, я совершенно ясно сознаю, что, если бы я поступила как-нибудь подло с Леннартом, я не могла бы больше жить. Ты понимаешь… пока меня звали Франциска Ярманн, я не считала нужным очень беречь это имя. Ну, а теперь меня зовут Франциска Алин. И если бы я допустила, чтобы на его имя упала хотя бы малейшая тень, то было бы вполне справедливо, если бы он застрелил меня, как собаку… Но у Леннарта не хватило бы духу… И я сделала бы это сама. Это я твердо знаю.

Она вдруг выпустила из рук колени, выпрямилась и прилегла рядом с Йенни.

– Не правда ли, ведь ты веришь мне? Веришь, что я покончила бы с собой, если бы совершила какой-нибудь подлый поступок?

– Да, Ческа, я знаю, что ты не могла бы жить, если бы сделала что-нибудь низкое. – И Йенни нежно привлекла к себе Ческу и поцеловала ее.

– Не знаю, что думает обо мне Леннарт… Видишь ли, он не понимает меня… А теперь я решила, что по возвращении домой скажу ему все. Все начистоту. А там будь что будет.

– Ческа… – начала Йенни робко, но у нее так и не хватило духу спросить, счастлива ли она.

Однако Ческа, точно угадывая ее вопрос, заговорила сама:

– Уж очень мне тяжело жилось все это время… Дело, видишь ли, в том, что я была так непроходимо глупа, когда вышла замуж… глупа во многих отношениях… Ведь я решила выйти за Леннарта, потому что Ханс начал писать мне после того, как он развелся. Он писал, что во что бы то ни стало хочет, чтобы я принадлежала ему… А я боялась его и не хотела снова начинать старую историю… Вот я и сказала обо всем Леннарту. А он был такой милый и добрый и все понял. Я же убедилась в том, что лучше его нет человека на свете… да, так это и есть на самом деле… Но потом я сделала нечто ужасное. А Леннарт не может понять этого, и я знаю, что он никогда не простит мне этого… Может быть, с моей стороны глупо рассказывать это… но, Йенни, я ничего не понимаю… Я должна во что бы то ни стало спросить хоть одно живое существо, таков ли мой поступок, что муж никогда не может простить его… И ты должна сказать мне правду… слышишь, истинную правду… находишь ли ты, что этого уже ничем нельзя загладить… Но я тебе расскажу, как все это произошло… После венчания мы уехали в Рокка-ди-Пана… Ты ведь помнишь, как я боялась всего такого… и я с ужасом ждала, что будет… Вечером, когда я вошла в комнату, нанятую для нас Леннартом, и увидала большую белую двуспальную кровать, в которую я должна была улечься, я принялась реветь. Но Леннарт был такой милый… он сказал, что не хочет ничего насильно… пока я сама не захочу…

Это было в субботу. Ну, потом нам было как-то не по себе… то есть главным образом Леннарту, – так мне, по крайней мере, казалось. Господи, я-то была бы безумно счастлива, если бы можно было быть замужем так… И каждое утро, когда я просыпалась, я была полна благодарности… но мне почти совсем нельзя было целовать моего собственного мужа…