Иеремиевы огни (СИ)

Спустя сутки ответ на этот вопрос был получен: вяло поогрызавшись из-за заградительной стены центральной тюрьмы привезёнными ракетами, а как они закончились — автоматчиками, Айкиль позорно сдался, буквально выпнув за ворота главных виновников предательства — семейную пару, управлявшую всем скоплением колоний уже не один десяток лет. «Атра фламма», похоже, не успела провести среди новобранцев необходимую агитацию, которая вынудила бы всех заинтересованных в свободе кидаться грудью на амбразуры, и они, поняв, что ещё немного — и потеряют больше, чем могли бы получить, немедленно раскаялись в грехах и нашли стрелочника. Оставив Рейна вместе с собранной армией устанавливать в Айкиле новое правление, а также казнить и миловать всех оступившихся, Аспитис вернулся на Север.

Он прекрасно видел, что война идёт к концу — и с какой-то стороны перспектива вновь окунуться в мирное время неясно волновала его. Согласившись в мае прошлого года выступить против Азата совместно с Рэксом на правах союзников, а не врагов, до поры до времени сохраняющих нейтралитет, Аспитис во второй раз переступил черту, после которой жизнь никак не могла стать прежней. До них ГШР и МД не заключали союзов. И теперь, как только последний город Севера падёт, а Азат, конечно же, будет найден и вздёрнут, придётся решать, что делать с этим самым союзом. В Седе Аспитис ясно выразил своё отношение к Рэксу, но там были частности, будущее которых в свете невозможности самой ситуации нельзя было точно предугадать, — с глобальными последствиями нужно будет разбираться активнее. Особенно с учётом этой «Атра фламмы», которая почему-то совершенно не мешает им завершать войну.

Да, положение было слишком уж неоднозначным, и Аспитис просто шёл заранее определённой в подобных случаях дорогой, уже не пытаясь гадать, что будет потом. Когда он прибыл на Север, общий поход, сокративший захваченные Азатом территории чуть ли не на три четверти, завершался, оставляя мятежников лишь у побережья и отбив, соответственно, обе горные цепи и желание у «Аркана» искать новых союзников. Главной целью было освободить от него Касерес — Рэкс с одним из ударных отрядов именно там поджидал своего союзника. Разведка сообщала, что из порта, через который шло сообщение с Пикором, Азат уже бежал на восток, но заградительная линия осталась, отсекая полуостров по северной оконечности Гадюки и далее, по кривой, до самого Искристого океана. Здесь же, в теле горы, располагался основной оружейный склад сопротивленцев — и единственный свободный проход на ту сторону, не защищённый артустановками.

Пока получившие необходимые указания генералы размещали войска и технику вдоль заградительной линии, рассчитывая в скором времени уничтожить и установки, и прячущихся за ними аркановцев, оставшихся фактически без руководства, Аспитис и Рэкс двинулись через разминированный усилиями ранее засланных сапёров и освобождённый от врагов склад на ту сторону гор, чтобы ударить аркановцам в спину и окончательно сломить сопротивление. Это должно было стать увеселительной прогулкой, а обернулось почти что катастрофой.

Главнокомандующие шли в середине отряда — первые три десятка солдат во главе с офицерами миновали склад без каких-либо осложнений и уже ждали их на той стороне, разведывая обстановку. За Рэксом и Аспитисом должны были пройти ещё столько же — достаточное, в общем, количество, чтобы начать сеять панику, а под шумок и разнести в пух и прах артиллеристов, однако им так и не было суждено вступить под своды склада.

Взрыв, пошедший, похоже, из самого его центра, сотряс стены как раз в тот момент, когда Главнокомандующие были на середине пути. Первые рухнувшие опоры — огромные железные колонны — перегородили выход, из-под следующей, падавшей медленнее, Аспитис успел вытолкнуть Рэкса точно в объятия Керена, волоком потащившего его под в секунду образовавшийся из свалившейся площадки второго этажа навес. Самого Аспитиса уже тоже тянул куда-то сосредоточенный Энгельберт — вокруг нарастал гул, треск, и вслед за лопнувшей металлической обшивкой сыпались камни. Последним, что Аспитис увидел в этом апокалипсисе, был приземлившийся в шаге от него внушительный обломок пещерного свода, схлопывающегося сейчас под тяжестью горы, ничем более не удерживаемой, потом голова вспыхнула болью, и всё окружающее пространство затопила чернота.

Сколько Аспитис пребывал во мраке, неразрежённом, густом и одновременно никак не ощутимом, он сказать бы не смог. В какой-то момент из глубины этого мрака волной, подобной той, что сметает города, опять нахлынула боль — и вправду такой силы, что он не сумел удержаться в той крохотной части себя, которая ещё хоть что-то осознавала, и провалился в ничто, полностью отрезанное от понятий «я» и «настоящее». Здесь были только волны, обжигающие, душащие, и, в моменты редкого штиля, короткого, ровно на один спасительный вздох, всплывающие липкие и в то же время колкие давно похороненные воспоминания о том Аспитисе, которого на этом свете не было вот уже много-много лет.