Иероглиф «Измена»

— Мы, драконы, недоверчивы, — ответил Баосюй. — Мы не любим откровенничать и уж тем более навязывать кому-либо свое общество. Мы любим затворничество, одиночество и спокойное созерцание мимо проходящих событий. Но люди Жемчужного Завета превзошли даже нас в недоверчивости и скрытности. Когда я встречался с ними, а такое бывало изредка, то не мог отрешиться от мысли, что у каждого жителя Жемчужного Завета по два лица — одно для внутреннего мира, а другое для внешнего. Они поклоняются нам, они сотрудничают с нами, но никогда невозможно прочесть истины в их глазах, их глаза переменчивы, как небо осени, — то сияет солнце, то все затянуто тучами.

— Это говорит о лицемерии, — сказала принцесса Фэйянь.

— Да, они лицемерны. Скрытны и лицемерны.

— Это не свидетельствует в их пользу.

— Наоборот. Они заставили все окружающие страны с уважением и опаской относиться к ним. Жемчужный Завет — крошечная держава по сравнению с Яшмовой Империей или, допустим, Тарсийским Ожерельем. Поначалу жителей Жемчужного Завета считали чуть ли не дикарями. Но, когда несколько веков назад к власти там пришел дом Нун Чхонов, все изменилось. Страна словно переросла самое себя. Первый властитель из династии Нун Чхон провозгласил империю и стал строителем державы. Он учредил ранги и ритуалы, создал законы и правила жизни, и не прошло и века, как в отсталой стране соседние державы увидели соперника, которого следует опасаться. Жемчужный Завет обзавелся императорской армией сатораев…

— Сатораи? Кто это?

— Сатораи — бесстрашные и искусные воины, всецело преданные только императорскому дому. У сатораев нет семей, обзаводиться детьми они считают делом позорным для мужчины…

— Они евнухи?

— Насчет этого не знаю, дорогая. Знаю только одно: в любой битве с сатораем побеждает сатораи. Война — их ремесло, убийство себе подобных — воздух, которым они дышат. Это люди крови и смерти. Нам, драконам, они неприятны, но, впрочем, какое нам до них дело. Жемчужный Завет и его непобедимая армия — всего лишь капля в океане бытия, расстилающегося перед нашим взором. Но горе той стране, на которую Жемчужный Завет пойдет войной…

— Эти слова пугают меня, — помолчав, сказала принцесса Фэйянь.

— Отчего?

— Оттого что Жемчужный Завет стал проявлять пристальное внимание к Яшмовой Империи.

— Не волнуйся, милая. Сатораи, возможно, и бесстрашные и неутомимые воины, но теперешняя императрица Завета — Почтенная Матушка Чхунхян — по всем свидетельствам, сторонница мира и добротолюбия. Она благочестива, мудра и прозорлива.

— А сатораи…

— Что?

— Они не могут устроить восстание против императрицы и ее законов?

— Для сатораев императорская власть священна, насколько мне известно. Они не могут посягнуть на святыню. Императрица Жемчужного Завета не просто императрица. Она еще и воплощенное божество и всеобщая мать подданных. Именно потому ее называют Ют-Карахон-Отэ — Почтенная Мировая Матушка. Да что это такое? Сегодня продохнуть нельзя от почтовых драконов!

Возмущение Баосюя было понятно, поскольку перед балконом, трепеща крылышками, снова висел дракончик почтового ведомства.

— Пищьмо ее вышощщештву принчещще Фэйянь! — прошепелявил дракончик. В солнечном луче сверкнула золотая печать, которой было запечатано новое письмо.

Фэйянь взяла свиток.

— От кого бы это? — удивилась она. — Печать мне незнакома.

Баосюй мельком глянул на печать и присвистнул от удивления.

— Недаром мы с тобой вели речи про Жемчужный Завет, дорогая, — сказал дракон. — Судя по печати, тебе как раз пришло письмо от Ют-Карахон-Отэ, державной владычицы Чхунхян, императрицы Жемчужного Завета. Очень любопытно.

Фэйянь сняла печать и развернула свиток.

— Как изящно написано! — подивилась она.

— У императрицы Чхунхян хорошие придворные каллиграфы, — пояснил дракон.

Фэйянь, которую что-то кольнуло в сердце при слове «каллиграф», перевела дыхание и начала читать вслух:

— «Почтенной и достославной принцессе Фэйянь, владычице Изумрудного Клана и острова Лунтан, — всегда радоваться.

Известно стало нам, что принцесса Фэйянь исполнена благочестия, добрых дел и милосердия. Оттого в нашем сердце возникло желание незамедлительно лицезреть принцессу Фэйянь на празднике ханоми, во время которого весь Жемчужный Завет любуется расцветающими вишнями…» Баосюй! — прервалась принцесса Фэйянь.

— Мг-м?

— Вот это странно!

— Что именно?

— В Жемчужном Завете вишни только зацветают, тогда как на Лунтане они уже принесли плоды.

— Ничего странного. Жемчужный Завет — край суровый, погода там по большей части холодная и сырая, а на Лунтане — сама знаешь — вечное лето. Мне странно другое.

— Да, Баосюй?

— Ют-Карахон-Отэ желает лицезреть тебя, но ничего не пишет о том, чтобы ты приехала с супругом.

Фэйянь внимательно прочитала письмо до конца и растерянно произнесла:

— Действительно… Что это значит, Баосюй?

— Полагаю, то, что праздник ханоми — исключительно женский праздник.

— Баосюй, я не вижу ничего забавного в этом! Не думаю, что императрица Чхунхян не знает, что я замужем. И должно быть, ей известно, что замужней женщине не пристало отправляться куда-либо без мужа!