Принцесса постаралась скрыть недоумение, которое охватило ее при этих словах императрицы. Пренебрегать государственными делами? Быть просто женщиной? Слов нет, однажды эти чувства завладели Фэйянь — именно тогда она и отреклась от престола в пользу брата и отправилась с мужем на Лунтан. Но Фэйянь молода, а императрице Чхунхян, несмотря на молодость ее лица, явно больше лет, значит, больше должно быть и мудрости в словах…
— Вы удивлены моими речами, принцесса? — проницательно заметила Ют-Карахон-Отэ. — Не думайте, что я пренебрегаю государственными делами и подвергаю страну опасности остаться без управления и законов. Нет, нет! Я знаю свой долг, как, впрочем, и вы. Но здесь, в павильоне Благоговения, долг перед государством и даже целым миром должен отступить перед красотой чайной церемонии, умиротворения и поэзии. Мы будем пить чай и читать друг другу стихи, разве это не прекрасно?
— Прекрасно, — кивнула Фэйянь.
— В таком случае позвольте мне наполнить вашу чашку…
— Ваше величество…
— В павильоне Благоговения друг служит другу, а я счастлива тем, что заслужила вашу дружбу, принцесса, — с этими словами Ют-Карахон-Отэ наполнила чашечку принцессы чаем. Затем налила чаю и себе.
— Прежде чем мы сделаем первый глоток, принцесса, я хочу прочесть вам стихи нашей великой поэтессы Тао Сэ:
— Прекрасные стихи! — искренне похвалила принцесса. После чего они с императрицей некоторое время в благоговейном молчании пили чай и слушали, как за стенами павильона поют многочисленные птицы. Фэйянь размышляла о том, как деликатнее сообщить императрице о своем решении немедленно вернуться на Лунтан.
«Она должна меня понять, ведь причина, по которой я хочу покинуть Жемчужный Завет, весьма уважительна. Да и сколько можно гостить? Не навсегда же мне здесь оставаться!»
— Принцесса. — Ют-Карахон-Отэ вновь наполнила чашки чаем. — Теперь ваш черед порадовать меня стихами…
— О, я не знаток стихотворства, но попытаюсь…
— Это великолепные стихи! — Императрица Чхунхян в знак восторга сломала свой веер и бросила его та пол. — Они бесподобны! Вы должны мне пообещать, принцесса, что напишете их на стене этого павильона.
— Как будет угодно вашему величеству, — поклонилась Фэйянь.
— Но вы забыли упомянуть, кто автор этих чудесных стихов, — сказала Ют-Карахон-Отэ. — Уж не вы ли?!
— Нет, я не блещу дарами стихотворца, хотя меня и обучали тому в Незримой Обители, — улыбнулась принцесса. — Эти стихи написал господин Лу Синь, первый императорский каллиграф Яшмовой Империи. Он — прекрасный… поэт.
— Я пошлю дары господину Лу Синю, — пообещала императрица.
— Это очень милостиво с вашей стороны, государыня… — сказала Фэйянь.
Императрица остро глянула на нее:
— Моя дорогая подруга, вы чего-то недоговариваете. Я наблюдаю за вами в течение всей церемонии и понимаю, что вы озабочены и отягощены чем-то…
— Ваше величество так проницательны, — смутилась Фэйянь. — Я действительно должна поговорить с вами о важном деле.
— Так я слушаю! Какие могут быть тайны у подруг!
— Ваше величество очень милостивы ко мне, называя меня своей подругой, и я постараюсь оправдать столь высокое доверие, — заговорила Фэйянь, нервно покручивая коралловую подвеску на своем веере. — Но я бы никогда не осмелилась тревожить вас, если бы не обстоятельства…
— Вы ничем меня не потревожите, — улыбнулась Ют-Карахон-Отэ. — Ради вас я готова на все.
— Благодарю вас. Значит, вы поймете меня, государыня.
— В чем именно?
— В том, что я прошу вас как можно скорее отпустить меня домой, на Лунтан.
Благообразное лицо Ют-Карахон-Отэ, казалось, ничуть не изменилось. Но это лишь казалось.
— Отчего вы хотите пренебречь моим гостеприимством, принцесса? — чересчур тихо спросила она.
— О, причина тому самая уважительная, поверьте! — Фэйянь отчего-то стало страшно. Сидящая перед ней женщина вдруг показалась ей каменной, как изваяние, и такой же бесчувственной и бездушной. — Государыня, я должна незамедлительно отплыть на Лунтан, с тем чтобы сообщить моему супругу радостную весть: я ожидаю ребенка.
— И что с того? — спросила императрица.
— Простите?…