Иероглиф

Павел Антонович переговаривался с незнакомыми Максиму дядьками в фальшивых цивильных костюмах. Вика в беседе участия не принимала, а только что-то вводилас клавиатуры в (опять же упрятанный в полиэтиленовый пакет) висевший у нее на шее ноутбук, делавший ее похожей на коробейницу, торгующую вразнос дешевыми папиросами и спичками. Мужчины изредка заглядывали через ее плечо на экран компьютера и даже пытались тыкать пальцами в какие-то кнопки. Сцена получалась малость неприличная — казалось, что они заглядывают ей под лифчик и от нетерпежа даже пытаются залезть туда руками. И еще заметил Максим, что стояли они все спиной к флажкам и не очень охотно поглядывали назад. Расследование обещало быть странным.

Выбравшись, словно из трясины, из гудящей толпы народа, Максим пересек мертвую зону и подошел к совещавшимся. Внимания на его появление не обратили, продолжая в том же духе игру в подглядывание, маскируя ее под серьезный разговор. Максим не стал ничего расспрашивать, отошел в сторонку, прислонился спиной к холодной стене дома, оперся мокрым затылком о штукатурку, закрыл глаза и попытался заново собрать расплескавшуюся по всей голове боль на ее старое место — в алюминиевую мисочку в оснований черепа.

Ртуть страданий наливала его тяжестью и жаром, отчего намокшая косичка и шнурок моментально высохли, язык сам собой прижался к небу, в ушах загудело, и Максим заснул. Голова-предательница тотчас же упала на грудь и, если бы не уперлась подбородкам в твердую поверхность бронежилета, то, наверное, повисла бы вниз теменем, безвольно и жалко. Тщательно собираемая боль вновь брызгами разлетелась внутри нее, и все надо было начинать по-новому.

Максим вздрогнул и проснулся — за эти несколько мгновений ему привиделось, будто он срывается с карниза какого-то высотного дома, каких уже давно не существовало в природе. Какой черт его дернул на него вылезти, а затем свалиться, он не уловил, но в кровь поступила немалая доза адреналина, и он немного взбодрился. Один кошмар заменяет две чашки кофе. Его приключения духа за это время никто не заметил, и он от скуки решил заглянуть за флажки на загадочное место, вокруг которого были стянуты войска, милиция, интеллектуалы-следователи и аналитики, «Черные акулы» и даже все Общество бумажных человечков.

Не отрываясь от спасительной стены, Максим пододвинулся к самому краю дома, осторожно, словно над пропастью, переставляя ноги, ощущая, что плащ на спине трется и цепляется за выступы и трещины фасада, и от штукатурки отщепляются более и менее крупные частички и с тихим шелестом падают вниз на асфальт.

Упершись на уровне пояса в обвисшую веревку и металлическую стойку, которая ее поддерживала, расположенные в десяти сантиметрах от заветного края, Максим продолжил свое движение, придерживая рукой круглый набалдашник, чтобы железка не свалилась, увлекая за собой остальные десять-двенадцать подставок, потянулся к самому краю, откуда боковым зрением уже можно было различить торец соседнего дома с обрешеченными на первом этаже окнами и широкой ржавой пожарной лестницей, начинающейся в двух метрах над землей.

И почти до этого самого уровня каким-то пьяным маляром грубо ошкуренный временем дом, напоминающий здесь ободранный труп с бледно-красными — мышцами кирпичей и сероватыми связками сухожилий, был выкрашен ржаво-бурой грязью.

Примерно до высоты человеческого роста маляр трудился на славу — не оставляя ни пятнышка незакрашенной стены дома и не обращая внимания на то, что попадалось ему под кисть — сама стена, измятая дырявая жестяная труба или стекла узких, как порезы, окон, через которые и без решеток было бы затруднительно проникнуть в квартиры.

Затем, то ли устав, то ли не дотягиваясь на ту высоту, то ли еще выпив, он стал уже небрежно махать своей кистью, оставляя над ровно закрашенной полосой дикие, неряшливые разводы, отдельные вертикальные и горизонтальные линии, похожие на хвосты комет, словно испытывая — на какую высоту он сможет дотянуться своим инструментом с длинной, как у швабры, ручкой, и на какую длину простирается мазок приемлемой насыщенности по цвету, без опускания этой кисти-швабры в ведро с очень жидкой краской.

Дальше верх усеивали большие и мелкие пятнышки — маляр дошел до ручки и стал использовать кисть точно так же, как когда-то «дембеля» использовали для получения звездчатого эффекта на залитых черной тушью листах «дембельских» альбомов обычную зубную щетку, окуная ее в гуашь и затем равномерно потряхивая над картоном, чтобы разноцветные капельки, словно метеориты, срывались с нейлоновых волосков и, шелестя, падали на этот эрзац ночных небес.