Иероглифы Сихотэ-Алиня

— А я, понимаешь, думал — медведь… — дурашливо вздохнул Почуйко.

Сенников поставил карабин в козлы, иронически улыбаясь, посмотрел на Андрея, но промолчал. Старшина отметил эту необычную для Аркадия слегка горделивую сдержанность и сказал:

— Вообще, товарищи, каждому придется дневалить. Так что учтите: сюда и медведь может подойти, и рысь, и пантера, и даже тигр. Ухо держать востро. — Он потянулся и приказал: — А теперь спать, товарищи. Завтра подъем, как всегда: в шесть. — И, перехватив Сашин взгляд, разъяснил: — Вы тоже ложитесь, Губкин. На дневальство я вас разбужу.

Оживленные, почти веселые, солдаты нехотя поднялись из-за стола. Лениво подбрасывая в костер сухие ветки, Пряхин долго слушал, как они переговариваются и смеются.

«Вот так и сдружатся, — думал он. — И опасности одни, и работа одна… Чего же ссориться?»

Он успокоился и прислушался. Все так же невнятно лепетала река, потрескивали сучья в костре. Издалека доносилось уханье ночной птицы. И все-таки тишина казалась такой густой и таинственной, что Пряхину стало не по себе.

С неба то и дело срывались звезды, украшая бледно-желтыми росчерками темное небо. Беззвучно-стремительный, внезапно рождающийся, а потом словно растворяющийся в огромном небе полет метеоритов только усиливал смутную тревогу. Старшина встал, отошел от костра к телефонному столбу. Зрение начало привыкать к темноте, он различил пятна кустарника и даже склоны сопок.

После полуночи он поднялся, чтобы разбудить Губкина, и вдруг увидел внизу, почти у самой реки, зеленоватый блеск чьих-то глаз. Пряхин осторожно вскинул карабин, щелкнул затвором. Зеленые огоньки пропали, в белесом, редком тумане проплыла чья-то тень. Послышалось чавканье и сопение.

Пряхин посидел возле столба еще минут двадцать, потом разбудил Губкина и предупредил:

— Внизу, за рекой, наблюдал движение. Присматривайте.

Сонный Губкин встрепенулся, испуганно и доверчиво посмотрел на старшину:

— А кто там? Как, по-вашему?

— Трудно сказать… Вообще… посматривайте. Понятно?

Кто же трус?

Сдерживая почти беспрерывную мерзкую дрожь, возникающую не то от неуверенности в себе, не то от предутреннего холодка, Губкин сидел возле телефона и всматривался в темноту. Приречный туман стал гуще. Река точно вышла из берегов и начала подниматься вверх. Белесые, бесшумные волны захлестывали ближний лес, заливали кустарник. Из этого светло-серого потока, как крик о спасении, часто доносилось жуткое гуканье ночной птицы.

Чем чаще кричала эта невидимая птица, тем отвратительней чувствовал себя Саша. Поначалу ему казалось, что кричит вовсе не птица, что это — условный сигнал к нападению на пост и что его уже обходят сзади. Тогда он резко оборачивался, нырял в жесткий бурьян, как в воду, приникал к земле, прислушивался. И в самом деле, на верхней порубке подозрительно шуршали опавшие листья, робко потрескивали сучья. Губкин изготавливался к бою, затаивал дыхание. Но в это время становилось так тихо, что он слышал, как гулко бьется его сердце. Обостренное зрение улавливало очертания ближних, еще не залитых туманом кустарников, гребень перевала и небо, усеянное крупными звездами, между которыми то и дело проносились метеоры.

Саша опять садился у телефона и, успокаиваясь, смотрел поверх тумана в слабо мерцающее небо.

В эту ночь было особенно много падающих звезд. Они бороздили небо то робкими росчерками, то ослепительно-яркими полукружьями. Иногда с неба срывался особенно крупный метеорит. Его раскаленная сине-алая головка, разбрызгивая яркие искорки, беззвучно неслась, казалось, к самой земле, но, вспыхнув, тоже растворялась в темноте ночи.

«Звездный дождь, — подумал Саша. — Он почти всегда бывает осенью, когда земля проходит мимо остатков какой-то развалившейся планеты».

Уже под утро, когда звезды стали меркнуть, а на дальних вершинах явственно проступили почти фиолетовые пятна снега, усталый, изнервничавшийся за ночь Губкин увидел, как из поднимающегося тумана вывалилась большая, безмолвная тень и полетела прямо на землянку. Саша вскочил и вскинул автомат. Безмолвная тень вдруг заорала таким противным, надрывным голосом, что Саша пригнулся, точно спасаясь от самолета. Почти сейчас же в близких кустах захлопали крылья. Стайка фазанов поднялась в воздух и перелетела к порубке.

— Тьфу ты, черт! — в сердцах выругался Саша. — Проявляй здесь бдительность. Ты диверсанта ждешь, а тут… птица.

Он вытер потный лоб и с горечью сказал:

— Ну как мне научиться не бояться? Ведь до того же противно, просто сил никаких нет.