Иерусалим

   — Ты выглядишь гораздо лучше, мой мальчик, — сказала она, но, наклоняясь поздороваться с ним, оставили между ними и собой пустоту: губы в поцелуе не коснулись его лица, руки не тронули его рук. Румяна на её щеках потрескались. Ослепительная причёска была париком. Она чуть повернула голову к Амальрику, который стоял теперь прямо за её креслом. — Друг мой, погляди, король поправляется.

Бодуэн сидел неподвижно. Силы его иссякли; руки и ноги весь день мёрзли, он не чувствовал их, и потому порой ему казалось, что он исчезает, дюйм за дюймом растворяется в чёрной бездне. Кругом его кресла собирались придворные, они придвигались всё ближе, стремясь быть замеченными, и очень скоро ему, ничего не поделаешь, придётся замечать их, позволять им подходить и высказывать ему свои незначительные желания... На миг он прикрыл глаза. Ему не хотелось этого.

   — Сир... — пробормотал Амальрик, и юный Бодуэн, открыв глаза, принял у него кубок с горячим вином, пахнущим гвоздикой и кардамоном.

   — У меня к тебе просьба, мой мальчик, — тихо сказала Агнес.

Когда их у неё не было?

   — Да, матушка.

Он выслушал её обходительную просьбу о предоставлении при дворе местечка другу друзей её друзей.

В толпе, что клубилась перед ним, появился Раймонд Триполитанский. Граф Триполи всегда напоминал Бодуэну газель, проворную и лёгкую, с умными, чуть навыкате глазами. Он был регентом в младенчестве Бодуэна и всё ещё считал себя истинным королём Иерусалима. Граф был слишком важным человеком, чтобы притвориться, будто не замечаешь его, и Бодуэн, обратив к нему взгляд, улыбнулся и кивнул.

Граф Триполи тотчас шагнул вперёд.

   — Сир, да благословит тебя Бог за великую твою победу! Ты прекрасно выглядишь.

Он поклонился, словно лишь сейчас вспомнил об этом. Его тёмные глаза быстро шарили по лицу Бодуэна, отмечая знаки болезни; он размышлял, когда же этот юноша умрёт и перестанет стоять у него на пути.

   — В самом деле прекрасно.

Бодуэн отпил вина — вкус показался ему металлическим.

   — Благодарю, кузен.

   — Милорд граф, — окликнула Агнес. — Я слышала, у твоей супруги чудесный новый арфист. Вели ей прислать его мне.

Раймонд одарил её быстрым поклоном и светской, ничего не значащей улыбкой и снова повернулся к королю.

   — Сир, вопрос о тридцати тысячах динаров всё ещё не решён.

Бодуэн одолжил эти деньги у Раймонда давным-давно и отдавать их не собирался. В толпе, что теснилась вокруг его кресла, где каждый старался оказаться на виду, он высмотрел отличный противовес графу Триполитанскому.

   — Милорд маршал. — Он улыбнулся и кивнул. — Подойди, я желаю поздравить тебя с удачей на выборах.

Новый маршал Иерусалимского Храма шагнул вперёд, пред очи короля, словно полководец, отвоёвывающий себе плацдарм. Он был полной противоположностью Раймонду Триполитанскому: плотный, крепко сбитый, с удивительно горделивой осанкой. Строгие орденские одежды придавали ему весьма представительный вид: просторный чёрный плащ и белая котта с алым крестом подчёркивали разворот плеч и широкую грудь.

   — Сир, — проговорил он, — я трепещу от чести беседовать с победителем при Рамлехе.

   — Ну да. — Глаза Раймонда остро блеснули. — Великая битва — и выиграна без тамплиеров.

   — Отчего же, — ровно заметил король. — Кое-кто из них был там.

Маршал в упор взглянул в лицо Раймонду, его песочного цвета борода встопорщилась; волосы у него были длинные и гладкие — слишком длинные для члена Ордена, чей устав требовал короткой стрижки.

   — Возможно, будь там ты, милорд граф, — сказал он, — нас вообще поджидала бы не победа, а одно из обычных для тебя разочарований.

Триполи не ответил на эту реплику, однако скрипнул зубами, и кожа на его скулах натянулась. Бодуэн откинулся на спинку кресла. Пусть себе пререкаются. Попав на свою излюбленную почву, они перестали обращать на него внимание. Он чувствовал, что силы его иссякают, что сам он распадается и умирает.

Тут у дверей толпа заволновалась, зашумела, послышались смех и приветствия, и Бодуэн понял, что пришла Сибилла.

Он поднял голову, на сердце вдруг стало легко. Он не видел сестру почти год. Король различил её в толпе даже издалека. Так мог бы выглядеть он сам, не будь он болен: обаятельная, гибкая, с лёгкой походкой и тяжёлыми светлыми волосами, с красивым, озарённым смехом лицом.

   — Ей бы надо прикрывать голову, — сказала мать. — Вдова ведь, не девица, и о чём она только думает?

Сестра и вправду распустила волосы по плечам, подвязав их только лентой. Она сбросила траурные одежды сразу после паломничества, словно вместе с младенцем избавилась и от данных при венчании клятв, а потом бежала к блестящему, неистовому двору своей кузины, Стефании Керакской, которая вдовела уже второй раз и знала, как развеять грусть, сопутствующую этому положению.

Вскинув голову и глядя перед собой, Сибилла прошла через зал к юному королю вместе со своей любимой подругой и кузиной, Алис Беершебской, и паж её шёл за ней, не умеряя шага. Триполи отошёл; маршал поспешно шагнул в сторону.