Иерусалим

Потом франкские пехотинцы дрогнули. Султан тщательно построил свои войска, выставив лучших тяжеловооружённых воинов между франками и озером и расставив вдоль всех порядков лучников. Его солдаты подались, но не обратились в бегство, а лучники осыпали атакующих христиан ливнем стрел. Рыцари не обратили на стрелы никакого внимания, — но пешие солдаты отступили. Рыцари рвались вперёд, — а франкские пешцы поджали хвост и бежали, обнажив их тыл, так что люди султана смогли сомкнуться и окружить их.

При виде этого Салах ад-Дин вскрикнул и приподнялся в кресле, а его сын аль-Афдаль закричал:

   — Мы победили!

   — Нет, — ровно сказал Али по другую руку от султана. — Ещё нет.

Окружённые, превзойдённые в численности, рыцари, однако, прорубили себе дорогу и вырвались на свободу, карабкаясь наверх, к пикам Хаттина. Словно по мановению волшебной палочки, на высотах чёрно-белый строй тамплиеров восстал из хаоса. Развернув коней, они изготовились к новой атаке. Кругом них было много обычных рыцарей, — но рядом с тамплиерами они ничего не значили. Султан снова сел.

   — Они направляются сюда, — сказал Али. — Они знают, где ты, дядя. Возможно, мой меч ещё пригодится тебе.

Султан откинулся в кресле и принял от мальчишки-раба охлаждённый шербет.

   — Стой, где стоишь. — Он запретил Али драться. Любимый брат султана Тураншах недавно умер, а теперь умер и второй его брат, Фаррукшах, и он не хотел рисковать. Перед ним, на буром склоне Хаттина, рыцари начинали новую атаку.

Али был прав: на сей раз они шли прямо на него. Салах ад-Дин напряжённо выпрямился в кресле, руки стиснули подлокотники. Он следил, как масса закованных в железо воинов врубается в центр его войска, неумолимо стремится к нему, — а его солдаты кричали, выли, пускали тучи стрел... и отступали. Отступали шаг за шагом — но всё медленнее, пока не встали совсем, одарив султана облегчением, сравнимым разве что с облегчением от омовения ног. Франки были вновь отброшены на склоны Хаттина.

Султан позволил себе перевести дух, сложил руки на коленях. Один из его командиров сказал:

   — Ещё одна такая атака — и они сдадутся.

Другой согласно пробормотал что-то.

   — Нет, — возразил Али. — Они никогда не сдадутся.

Султан глянул на него:

   — Можно подумать, ты видишь в них что-то достойное уважения, а не просто тупое упрямство.

   — Ты не понимаешь их, — сказал Али. — Они верят, что избраны своим Богом и что битва послана им в испытание. Чем тяжелее бой, чем более велико испытание, тем ближе они к Богу.

   — Так пусть это испытание превратит их в пищу для червей, — раздражённо бросил султан. Тон племянника не нравился ему.

Али сердито глянул на него:

   — Ты мог бы по крайней мере оказать им честь, заметив, что они доблестны.

   — Я заметил, что они почитают своего Бога. Что, ты стал им верить? Уж не сделался ли ты тамплиером?

Али побелел, сделал шаг вперёд. Султан поджал губы, удивляясь, что за шайтан искушает его племянника. На склонах Хаттина вновь строились тамплиеры, с флангов — другие рыцари. Сейчас они опять двинутся на султана. Он приготовился к новой атаке.

Прошло полдня — и тамплиеры и светские рыцари снова пошли в атаку на центр сарацинского войска. Триполи скакал на левом фланге, но когда атака началась — отвернул и повёл своих людей в другом направлении, прямо на бедуинов на западном краю султанова войска. Всадники в белом, застигнутые врасплох, раздались, а Триполи со своими сорока всадниками и дюжиной других рыцарей галопом пронеслись в прорыв и помчались прочь по равнине — на свободу. Не останавливаясь, даже не оглядываясь, они исчезли на севере, в холмах. Прочие христиане бросились было за ними, — но едва они повернули, как сарацинское войско зажало их с фланга. Бедуины сомкнулись перед самым их носом. Оставшиеся в ловушке, измождённые, полумёртвые от жажды, франки оттянулись назад, на склон, где всё ещё трепетал алый шатёр короля.

Де Ридфор галопом подскакал к королю.

   — Говорил я тебе, что он предатель! — выкрикнул он. — Говорил я тебе!.. — Не находя слов, он махнул рукой в ту сторону, где исчез Триполи.

Керак, который скрючился в седле, едва дыша, поднял голову. Он потерял большую часть своих людей — кто погиб, кто умирал сейчас, измождённый, валяясь на земле, с безразличием во взгляде.

   — Не Триполи привёл нас к этому, — сказал он. — А ты, тамплиер.

Де Ридфор стянул шлем; глаза его щипало от пота, и он отёр их полой сюрко, отчего ему, разумеется, ничуть не полегчало. К нему подбежал сержант с мокрым лоскутом, но и это не помогло.

   — Мы ещё победим. Такому отребью нас не одолеть. — Он ожесточённо поскрёб лицо; щёки его ныли.

Был полдень. Зависшее над головой солнце било наотмашь по склону. Магистр не ел со вчерашнего дня и не пил ничего с рассвета. Раненая рука, примотанная к туловищу, ныла от плеча до кончиков пальцев.

Он не верил, что они побеждены. Бог не отдаст Иерусалим язычникам; если его войско падёт — Иерусалиму конец.