Израильтяне превращали Западный Иерусалим в современный столичный город[300]
, являвший собой странное сочетание мирского и религиозного. «Израиль был социалистическим и светским, — вспоминает Джордж Вейденфельд. — Высшее общество было сосредоточено в Тель-Авиве, тогда как Иерусалим вращался вокруг старого Иерусалима раввинов, прибывших из Германии и живших в районе Рехавия интеллектуалов, обсуждавших на своих кухнях искусство и политику, и израильской элиты — высших чиновников и генералов типа Моше Даяна». И если харедим жили своей особой, замкнутой жизнью, то светские евреи, такие как Вейденфельд, частенько обедали в самом роскошном ресторане Иерусалима — «У Финка», в меню которого фигурировали совершенно некошерные гуляш и колбаски. Амос Оз чувствовал себя неуютно в этом мозаичном городе, где так причудливо смешивались отреставрированные древности и современные руины. «Здесь, в Иерусалиме, можно ли ощутить себя дома, спрашиваю я, даже если прожить тут сто лет? — задавался он вопросом в романе „Мой Михаэль“. — Иерусалим расширяется и развивается. Новые магистрали. Современная канализация. Общественные здания… Однако это впечатление очень зыбко. Стоит повернуть голову — и в кипении строительных работ откроются взору поляны, усеянные валунами, оливковые деревья, выжженная пустошь, долины, поросшие густым кустарником, запутанные дикие тропки, протоптанные множеством ног. Неподалеку от здания Канцелярии главы правительства в новом комплексе государственных учреждений рассыпалось небольшое стадо. Овцы мирно щиплют травку. Старый пастух застыл на скале. Горы вокруг. Развалины. Ветер в соснах»[301]. Оз в конце концов покинул Иерусалим. А Сари Нусейбе остался.23 мая 1961 года Бен-Гурион вызвал к себе одного из своих молодых помощников — Ицхака Яакови. «Известно ли вам, кто такой Адольф Эйхман?» — спросил премьер-министр. «Нет», — ответил Яакови. «Это человек, который организовал Холокост, убил вашу семью и отправил вас в Аушвиц», — сказал Бен-Гурион, знавший, что Яакови, сын венгерских ортодоксальных иудеев, в 1944 году был вместе с другими венгерскими евреями отправлен оберштурмбаннфюрером СС Эйхманом в лагерь. Уцелев в Аушвице и дождавшись освобождения, Яакови уехал в Палестину, сражался и был ранен в Войне за независимость. Затем он поселился в Иерусалиме и получил должность в канцелярии премьер-министра.
«Сегодня, — продолжал Бен-Гурион, — вы поедете со мной в Кнессет в качестве гостя и услышите, как я объявляю, что мы предаем Эйхмана суду в Иерусалиме».
Израильской разведке Моссад удалось выкрасть Эйхмана из его тайного убежища в Аргентине, и в апреле 1961 года в здании суда в центре Иерусалима начался судебный процесс по делу одного из главных организаторов Холокоста. Позже Эйхман был повешен в тюрьме Рамлы.
По другую сторону границы король Хусейн называл Иерусалим своей «второй столицей». Но его режим был слишком шатким, чтобы он мог рискнуть официально перенести сюда из Аммана столицу королевства. Святой город был, в конце концов, всего лишь «провинциальным поселением с колючей проволокой в центре». Тем не менее хашимитский Иерусалим отчасти вернул себе старинное обаяние. Западный берег получил в управление брат короля принц Мохаммед. Он только что женился на красивой 16-летней палестинке Фирьял ар-Рашид. «Мы пробыли в Иерусалиме шесть месяцев, — вспоминала принцесса Фирьял, — на самой роскошной, пусть и небольшой, вилле, принадлежавшей Даджани. Правда, мой муж большую часть времени проводил в переговорах с христианами, пытаясь примирить враждующих православных, католиков и армян!»
Король Хусейн назначил Анвара Нусейбе губернатором и хранителем иерусалимских святынь. Семейство Нусейбе в те годы обрело такое влияние, каким не обладало многие столетия прежде: Анвар был также министром обороны Иордании, а его брат Хасим — министром иностранных дел. Все кланы в той или иной степени потеряли свои денежные сбережения и оливковые плантации, но, несмотря на это, многие из них не покинули свои роскошные виллы в Шейх-Джаррахе. Анвар Нусейбе теперь жил напротив Американской колонии, в отделанной под старину вилле с «персидскими коврами, тисненными золотом дипломами на стенах, хрустальными графинами и дюжинами теннисных кубков». Нусейбе был вынужден практиковать «терпимость и экуменизм», участвуя в пятничной молитве в аль-Аксе, а каждую Пасху присоединяясь со всем своим семейством к «крестному ходу высших священнослужителей в облачениях с золотыми крестами, трижды обходивших Гроб Господень», вспоминал его сын Сари. «Нам с братьями пасхальные празднества нравились больше всего, потому что христианские девушки были самыми хорошенькими в городе». Но Храмовая гора пустовала. «Редкие мусульмане поднимались на Харам», — отмечал франко-американский историк Олег Грабар, выдающийся исследователь исламского искусства, начавший изучать Иерусалим в те самые годы.