Довольный взятием Сафада, султан возвратился в Египет; но год спустя опять явился опустошителем в пределах Армении за связь короля ее с полчищами монголов, приблизился опять к стенам Птолемаиды и, как ангел смерти, с мечом в руках, на боевом коне своем, гордо разъезжал пред ее вратами; однако опять миновал ее, чтобы на обратном пути в Египет овладеть Яффою, которую с таким трудом укрепил благочестивый Людовик Христиане сирийские еще не успели опомниться от сего бедственного похода, как их жестокий враг уже явился в области Антиохийской, под стенами самой столицы сего княжества, в отсутствие ее государя, все предавая огню и мечу. Смятенные жители сдались ему без боя; сам Бибарс хвалился своею жестокостью в письме к их властителю Боэмунду, спасшемуся в Триполи: «Смерть пришла всеми путями в твою столицу! Если бы ты видел твоих рыцарей, попираемых их конями, и жителей, продаваемых в неволю с женами и детьми, и гробы патриархов разверзаемые, сокрушаемые кафедры и престолы и раздираемые хартии Евангелия, клириков умерщвляемых, церкви и палаты в пламени, ты бы воскликнул: лучше бы я сам погиб вместе с ними!»
Простирая алчные взоры и на Триполи, Бибарс отправил послов к Боэмунду и сам вмешался в число их, чтобы осмотреть укрепления города. Он послал вестников войны с угрозами и к королю Кипра, носившему титул Иерусалимского, и распространил ужас на всю Палестину; одно только поморье, от Триполи до Птолемаиды, оставалось в руках христиан. Архиепископ Тира, с двумя великими магистрами, отплыл просить помощи в Европе; папа Климент стал опять возбуждать к Крестовому походу посреди собственной войны своей с империей за наследство Сицилии, и опять одна только Франция отозвалась на голос Востока. Брат Людовика, граф Анжуйский, овладел с помощью папы Неаполем и умертвил там юного внука императора Фридриха, Конрадина, который также носил титул короля Иерусалимского; он обещал содействовать брату и был виною всех бедствий сего похода; ибо не Св. Земля была целью его предприятий. Король Франции, движимый тем же духом благочестия, вооружился опять, вопреки совету своих баронов, которые, однако, последовали за своим государем со всем его семейством. Сын короля Английского, храбрый Эдуард, присоединился со своею дружиною к воителям Франции. Коварный Карл, король Неаполитанский, убедил брата высадить войска на пустынный берег Африки, чтобы смирить властителя Тунисского, страшного своими морскими разбоями для Сицилии, и Людовик поверил лестной надежде, будто бы Тунис готов обратиться к христианству. Под палящим солнцем Африки лучший цвет его баронов и он сам, с частью своего семейства, сделались жертвою смерти. Благочестивый король умер, как жил, со всем смирением христианина, и взоры его, жаждавшие всю жизнь земного Иерусалима, обратились к небесному; но с ним рушился и Крестовый поход, им одним одушевляемый. Сын его, Филипп Смелый, и брат Карл, заключив мир с властителем Туниса, поспешили возвратиться в свои пределы; один только Эдуард, с дружинами Англии и братом своим Эдмундом, продолжал путь в Палестину. Уже все клонилось к быстрому падению. Все крестоносцы, собранные вместе, составляли немногим более тысячи воителей, и эта малая дружина должна была бороться со всеми силами мамелюков.
Наследник престола английского, чувствуя свое бессилие, ограничил ратный подвиг опустошением Назарета в отмщение магометанам за великолепный храм Благовещения, разоренный Бибарсом. Сам Эдуард едва не лишился жизни под кинжалом ассасинов, посланных Старцем горы, и, заключив мир с султаном Египта, возвратился в отечество. Он был последний из князей Европы, посетивший крестоносцем Св. Землю. Еще одна слабая надежда оставалась сирийским христианам. Архидьякон, сопутствовавший Эдуарду, избран был, еще во время своего пребывания в Птолемаиде, на кафедру римскую под именем Григория X и, оставляя Сирию, обещал ей скорую помощь стихами псалма: «…аще забуде тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя».
Патриарх Иерусалимский и оба великие магистра последовали за ним на Запад. Григорий лично сдержал свое слово, немедленно отправив в Сирию на собственном иждивении до пятисот воинов; но знаменитый Лионский собор, созванный им для спасения Палестины, на коем присутствовали до тысячи епископов, посланные всех западных государей и даже татарского хана, никого не подвиг на священную брань. Император греческий Михаил Палеолог, желая польстить папе, обещал от себя вооруженную помощь; но он слишком был занят собственным колеблющимся царством. Палестина оставлена была своей судьбе, и скоро пали ее последние оплоты.