Иерусалим правит

И я прижимаюсь к ней, целуя ее, лаская ее, припадаю всем телом к мягкой, трепещущей плоти. Крики теперь звучат приглушенно, и они пугают меня. Я продолжаю целовать и ласкать ее, но вдохновение снова начинает меня подводить. Я встаю, ступаю на острые камни и объявляю, что больше ничего не сделаю.

— Но это невозможно.

Говорит негритянка. Глубокий, четкий голос, великолепный и чувственный.

— У нас должно состояться изнасилование, полагаю. Иначе просто не будет развязки. А публика требует развязки.

Я не понимаю ее. Я слышу, как сэр Рэнальф решительно беседует с ней, но не могу разобрать ни слова. Она непреклонна. Сэр Рэнальф подходит ко мне.

— Мой милый мальчик, это наша главная покровительница. Любой из нас поступил бы очень глупо, обидев столь важную персону. Если бы вы смогли как-то отыскать необходимое вдохновение, я был бы вам весьма признателен.

Я стою и качаю головой. Внезапно негритянка шагает вперед, словно водоворот из ярких шелков и перекатывающейся черной плоти. Она движется с осторожностью великана.

Она резко вздыхает. Теперь ее глубокий грудной голос наполнен печалью.

— Я хотела принять участие в одной из величайших кинокартин этого века. Насилие обеспечит катарсис. Развязку. Ты понимаешь Фрейда?

Я говорю, что не готов притворяться, будто насилую свою девушку.

— Мы и не предлагали тебе притворяться. — Крупное тело негритянки шевелится, словно она беззвучно смеется.

— Тогда я не буду больше играть. — Я с трудом могу сфокусировать взгляд.

От этого существа исходит аура сверхъестественной власти. Ее глаза преодолевают любое неповиновение. И все же я стою на своем. Ради моей девочки. Ради себя самого.

— Это настоящий позор, дорогой мальчик, — бормочет сэр Рэнальф из-за спины своего «партнера». — Для всех нас это исключительно важно.

— Вы, однако же, просите слишком многого. — Губы у меня пересохли, слова звучат несвязно. — Я и Эсме утром возвращаемся в Каир. Полагаю, вы действительно напугали ее. — Я наклоняюсь и стискиваю ее благодарные пальцы. — Все это зашло слишком далеко.

— Очень хорошо. — Сэр Рэнальф отворачивается, слегка пожимая плечами. — Как только вы погасите долги и разберетесь с остальным, идите своей дорогой.

— Вы можете забрать мою зарплату — до последнего пенса. — Я совершенно спокоен. — Все, чего я хочу, — билеты домой для меня и Эсме. — Я говорю внятно. Мои требования просты. Я отказываюсь от компромисса.

— Милый мальчик, боюсь, вашего гонорара, довольно щедрого по египетским стандартам, недостаточно, чтобы погасить долги. — В голосе сэра Рэнальфа слышится лишь глубокое сожаление. — Не так ли? — И он испуганно смотрит на свою покровительницу.

Негритянка делает подтверждающий жест.

Я не могу разгадать их знаки.

— Профессор Квелч объяснит, — коротко говорит сэр Рэнальф.

— Боюсь, что мне тоже пришлось заплатить по счетам, дорогой мальчик. Руки у меня связаны. Felix qui potuit rerum cognoscere causas[501], можно сказать. Ваши долговые расписки были моим единственным имуществом.

Сэр Рэнальф разъясняет смысл слов Квелча. Мы с Эсме должны около двух тысяч пятисот фунтов. Наши гонорары составляли не больше пятисот фунтов. Следовало также учесть затраты на проживание, местные налоги, счета из баров и все прочее. Еще возник вопрос о нарушении условий контракта.

— Все очень легко, — говорит сэр Рэнальф. — Если вы желаете выйти из проекта, просто оплатите счета, возместите нам расходы и уходите.

— Но что с нашим фильмом?

— Полагаю, вы можете забрать все, что было снято.

— И негативы?

— Если договоритесь с мистером Симэном. — Но, когда я смотрю в сторону Симэна, тот отходит прочь. Я понимаю, что он уже принял окончательное решение.

— Мы должны уехать. — Это говорит Эсме.

Я оборачиваюсь к ней. Она шевелит ослабевшими руками, на которых висят цепи.

— Мы должны вернуться домой, Максим. В Америку. Это была моя ошибка. Помоги мне.

Я не знаю, нужно ли обвинить ее в случившемся или заключить в объятия и утешить. Ясно, однако, что мы теперь попали в ловушку. Все, что я могу сделать, — ждать, пока не представится возможность сбежать. Завтра я обращусь за помощью к американскому консулу.

— Мы уедем, — заявляю я, еще не очнувшись окончательно.

— Нам нужно сохранить за собой фильм, как я понимаю, в качестве гарантии безопасности. — Это говорит негритянка.

Я не могу представить, что моя обнаженная Эсме станет ее собственностью. Я не могу думать ясно. Я стою там, пытаясь отыскать наилучший план действий.

— Ты должен принять решение, Максим. Ты должен принять решение. — Никогда прежде я не слышал в голосе Эсме такой настойчивости.

— Но фильм наш. Мы — его создатели!

— Боюсь, что как продюсер должен подтвердить: фильм принадлежит моей компании, — говорит сэр Рэнальф. — И наша подруга, присутствующая здесь, конечно, остается нашим главным акционером.

— Полагаю, вы все мне принадлежите. — За вуалью негритянки видна тонкая улыбка. — Я так думаю. Но нам не нужно ссориться. Вы будете хорошо себя вести, я знаю.