ИЕРУСАЛИМСКАЯ СУББОТА

Мечеть на Скале (которую ошибочно называют то Мечетью Омара, то Аль–Акса) – одно из самых поразительных мест, в которых мне приходилось бывать. Величайшая святыня ислама, отражение Храма, отстроенного Иродом. Почему–то ни один путеводитель не отмечает, что посещение Мечети на Скале, все равно как встреча с гением Еврейского Храма. До прихода сюда мусульман в 635 г. здесь была свалка. Войны между последователями Пророка затруднили тогда паломничество в Мекку. На месте главной иудейской святыни новые правители надеялись создать место паломничества, которое заменит мусульманам Мекку. Поэтому здесь такая огромная площадь–парк вокруг сравнительно небольшого храма, построенного над скалой, где иудеи приносили жертвы Господу. Эта скала – по–арабски Аль–Сахра должна была по идее заменить священную Каабу в Мекке. Иерусалим не заменил Мекку, а стал вторым по значению священным местом для мусульман.

Если удается зайти на Храмовую гору не по туристической дорожке возле Стены Плача, а через одни из семи ворот, то контраст узких и шумных, и кишащих народом городских уличек с простором и тишиной Храмовой горы ошеломляет. Обширный, вымощенный камнем тихий парк в центре шумного современного города, живет своей отдельной жизнью. Заросшие травой камни, озарены особым иерусалимским светом, а посредине Мечеть на Скале, а дальше, на южном краю мечеть Аль–Акса. Когда я попадаю туда, то вижу не современную мусульманскую святыню, а Храм древних евреев. По моему, там мало что изменилось. В тени дерева так же сидит седой старик с двумя мальчиками и явно поучает их чему–то. Вероятно на том же месте учили детей еврейские старцы. Старый шейх, зажигающий лампы и аккуратно подметающий пол вокруг колоннады мечети продолжает труд жреца Храма, делавшего то же самое. Как и в древности, так и сейчас здесь существует строгий порядок служб. Живущие неподалеку служки уходят домой, унося собранные пожертвования, и там ожидают следующей службы. Службы в Храме шли всю неделю, от Шабат до Шабат, и служки проходили из дому, чтоб исполнить свой долг. Об том же рассказывает евангелист Лука, очевидно еще заставший храмовые службы во всем великолепии.

Первая страница первого трактата Талмуда тоже начинается с дискуссии о службе в Храме. Поводом стал стих из Второзакония (6:7) о чтении молитвы Шма – еврейского исповедания веры «Слушай Израиль, Господь Бог, Господь Един!»…«и говори о них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась, и вставая». Старейшая часть Талмуда Мишна, составленная в Стране Израиля где–то до 300 г. н. э., состоит из бесед древних мудрецов, называемых танаим. Мишна гласит: «С какого времени надлежит читать Шма вечером? С часа, когда жрецы начинают кушать полученную ими десятину и до конца первой смены», — слова рабби Элиэзера. И сказали мудрецы: «До полуночи». Раббан Гамлиэль сказал: «До того, как отойдет день» (Тракт. Брохес 2а). Собственно, речь идет о том, что ночь предшествует дню, и полночь означает рассвет, а жрец уходит, чтоб поесть. Однако поздние толкователи объяснили, что все гораздо сложней. Жрец не просто идет поесть, а, набравшись мирской скверны, очищается от нее в ритуальной бане. Иначе ему запрещено вкушать от десятины. Упомянутые мудрецы рабби Элиэзер и раббан Гамлиэль родились примерно через 150–200 лет после разрушения Храма и никогда не видели жреца, съедающего свою десятину. Они и Храма никогда не видели. Мудрецы обсуждали событие, далекое от них, как от нас нашествие Наполеона на Москву. Дальше – больше, и до следующей мишны идут без малого шестнадцать полных ин–фолио страниц комментариев Гмары, поздней, завершенной в части Талмуда: «Почему мудрецы–танаим начинают «с какого времени»? И почему они (учат) начинать с вечера? Ведь положено начинать сначала с утра…» Повествует талмудический трактат «Брохес» (Благословения 2а). Наши мудрецы часто говорят одно, подразумевая что–то совсем другое. «Хотя танаим говорят «до полуночи», однако (время) должно распространить это до конца дня… так почему же мудрецы сказали «до полуночи»? Чтоб удержать людей от нарушения закона». (тж.). Впрочем, если речь не идет о Талмуде, то «говорить, как танаим» кук им дер тонэ в устах нашего народа на идише это значит ничего хорошего, а означает с важным видом нести полный бред. На то и еврейский гений, способный юмористически осмыслить все на свете. Даже самые святые вещи у нас принято было постигать через жесткий, парадоксальный, и далеко не на любой вкус юмор. Юмор был инструментом постижения жизни. Талмуд полон притч, остроумных решений, а то и шуток и анекдотов. Умники, без тени юмора толкующие о высоких вещах, у евреев издавна называются ослами, нагруженными книгами. Я пока не смог выяснить происхождение этого выражения. У иерусалимских арабов я слышал другую пословицу «У Бога сто имен. Однако человек знает лишь девяносто девять. Верблюд знает все сто и потому глядит на человека свысока».

* * *