Иерусалимские гарики

Не постичь ни душе, ни уму,
что мечта хороша вдалеке,
ибо счастье – дорога к нему,
а настигнешь – и пусто в руке.

Живу среди своих, а с остальными –
общаюсь, молчаливо признавая,
что можно жить печалями иными,
иную боль и грусть переживая.

Чтоб нам не изнемочь в тоске и плаче,
судьба нас утешает из пространства
то радостью от завтрашней удачи,
то хмелем послезавтрашнего пьянства.

Идея прямо в душу проникает,
идея – это праздник искушения,
идея – это то, что возникает
в уме, который жаждет орошения.

И детские грёзы греховные,
и мудрая горечь облезлых –
куют нам те цепи духовные,
которые крепче железных.

Дав дух и свет любой бездарности,
Бог молча сверху смотрит гневно,
как чёрный грех неблагодарности
мы источаем ежедневно.

Масштабность и значительность задач,
огромность затевающихся дел –
заметней по размаху неудач,
которые в итоге потерпел.

В толкучке, хаосе и шуме,
в хитросплетеньи отношений
любая длительность раздумий
чревата глупостью решений.

Всё в жизни потаённо, что всерьёз,
а наша суета судеб случайных –
лишь пена волн и пыль из-под колес,
лишь искры от костра процессов тайных.

Я плавал в море, знаю сушу,
я видел свет и трогал тьму;
не грех уродует нам душу,
а вожделение к нему.

Размазни, разгильдяи, тетери –
безусловно любезны Творцу:
их уроны, утраты, потери
им на пользу идут и к лицу.

Вера быть профессией не может,
ласточке не родственен петух,
ибо правят должность клерки Божьи,
а в конторе – служба, а не дух.

В извилистых изгибах бытия
я часто лбом на стену клал печать,
всегда чуть не хватало мне чутья,
чтоб ангела от беса отличать.

Нрав у Творца, конечно, крут,
но полон блага дух Господний,
и нас не он обрёк на труд,
а педагог из преисподней.

Увы, рассудком не постичь,
но всем дано познать в итоге,
какую чушь, фуфло и дичь
несли при жизни мы о Боге.

Сметая наши судьбы, словно сор,
не думая о тех, кто обречён,
безумный гениальный режиссёр
всё время новой пьесой увлечён.

Я вдруг почувствовал сегодня –
и почернело небо синее, –
как тяжела рука Господня,
когда карает за уныние.

Три фрукта варятся в компоте,
где плещет жизни кутерьма:
судьба души, фортуна плоти
и приключения ума.

Наш век успел довольно много,
он мир прозрением потряс:
мы – зря надеялись на Бога,
а Бог – Напрасно верил в нас.

Печальный зритель жутких сцен,
то лживо-ханжеских, то честных,
Бог бесконечно выше стен
вокруг земных религий местных.

Недюжинного юмора запас
использовав на замыслы лихие,
Бог вылепил Вселенную и нас
из хаоса, абсурда и стихии.

А жить порой невмоготу –
от угрызений, от сомнений,
от боли видеть наготу
своих ничтожных вожделений.