Иерусалимские хроники

Сколько осталось до конца жизни? До конца весны? Сколько половых актов до конца любви? Восемьдесят, шестнадцать или два?

Глава седьмая

ПИСЬМО

-- Нужно передать Белкеру-Замойскому этот конверт!

--Что в нем находится?!

-- Письмо от Андрея Дормидонтовича!

Есть тактика и есть стратегия. Разницу между этими словами понимает любой самый большой болван. Я тоже несколько раз эту разницу понимал, но потом у меня выскакивало из головы. Претендент на Нобелевскую премию Белкер-Замойский появился в Будапеште.

Мы сидели уже третий час, и она твердила свое. А я, как Николай Чернышевский, готовил себя к смерти. В состоянии ли вы для любимой женщины перебить всех поэтов на свете? Или хотя бы часть? Меня действительно раздражала манера писать в рифму. Но достаточный ли это повод, чтобы отправить человека в лучший мир? Туда, где серебряный звон, где на все хватает зарплаты и о еврейском индексе знают только понаслышке! Чем дольше я слушал Ависагу, тем труднее мне было решиться. Я не мог поднять руку на литератора! Все, к чему я стремился всю жизнь, -- это покой! Но жизнь не баловала меня. Она подсовывала мне в спутницы прохиндеек и авантюристок! Неопознанных принцесс, магистров и шлюх. Призраки прошлого бродили за моей спиной, как коммунистические манифесты! Неужели опять кошке под хвост -- и родство запахов и запах родства, клюквенное варенье и ягодицы удивительной формы. Любовь, почему тебя нужно бесконечно испытывать?! Что перевесит, половая жизнь или долг? Глубокий респект к некоронованному вождю русской эмиграции или блаженны нищие духом?

-- Не нужно истерик. Ты знал, на что идешь?

(Нет, я не знал, я и сейчас не знаю, и я никуда не иду.)

-- Сначала ты морочишь мне голову, поешь песни про любовь, а потом отказываешься встречаться!

(Причем тут любовь и встречаться? И почему я иду один? Мы не договаривались, что один. Я трус? Конечно, я трус. И не стыжусь этого! Я не цепляюсь, я просто не могу взять в толк, почему мы не идем вдвоем.)

-- Если бы я могла пойти в их посольство одна, то, разумеется, мне бы не понадобилась помощь истерика! Но Белкер согласился встретиться только с коллегой, да и то по списку, и не с Менделевичем! Он верит в цеховые клятвы! И ты пойдешь как миленький, один. Это наша работа, тебе за нее платят!

-- Мало платят! -- сказал я.

-- Не важно! Ты получаешь деньги. И меня. И в самый ответственный момент собираешься увильнуть в кусты. Скажи мне, ты идешь или нет?! В последний раз спрашиваю!

-- Иду, -- сказал я.

-- Тогда слушай. Перестань строить из себя святого. Просто его припугни. Пусть весь разговор вертится вокруг старца. Скажи, что ты считаешь Ножницына самым великим сочинителем эпохи. Лучом в будущее. Белкер дико боится старца. Он будет схватывать на лету каждый намек. Белкер знает, что Андрей Дормидонтович мстителен, как черт, просто сейчас от поэтических успехов у него кружится голова. Заставь его смотреть на вещи реальнее! Скажи, что старец думает о нем, но считает, что сейчас еще не его нобелевский цикл, что Белкер еще сыроват. Пока его определят на Би-Би-Си -это очень почетный выход! Все равно шведы через голову старца никаких премий не вручают.

-- И если он не согласится?

-- То тогда ты отдашь ему послание от старца!

-- А если согласится?

-- То тоже отдашь ему послание от старца. Твоя задача -- найти повод, чтобы всучить ему это письмо, в этом и заключается работа!

-- Оно отравлено, -- пробормотал я, побледнев. -- А если он прочитает письмо при мне? Почему бы не отослать письмо по почте?

-- Он не будет читать его при тебе. И письмо нельзя отослать по почте! Важно, чтобы Белкер вскрыл его лично. Хорошо! Не ори! Скажи конкретно, что тебя беспокоит?!

-- Как это "что беспокоит?!" -- я потерял от этой наглости дар речи. -Я должен отправить человека, поэта, ни с того ни с сего на тот свет и следом за ним сесть на электрический стул -- и при этом ты спрашиваешь, что меня беспокоит?!

-- Какой стул? Что ты плетешь? Отдай письмо и спокойно уходи -- никто тебя не тронет. Я осуществляю прикрытие -- но если меня дома не будет, прямым ходом на железнодорожный вокзал. Поезд до Вены, оттуда, не задерживаясь, едешь в Швейцарию. Я буду ждать тебя в аэропорту в Цюрихе. Мужчина раз в жизни должен быть мужчиной! Потом поедем к тебе в Израиль.

"Врет, гадина, не поедет ни за что, -- подумал я, -- да я бы и сам не поехал в Израиль из Висконсина. Поищите дураков!"

Глава восьмая

ПОЭТ БЕЛКЕР-ЗАМОИСКИЙ

Интересно вырваться из тела и взглянуть на себя со стороны.

Но бывают встречи, когда не интересно глядеть на себя со стороны. О которых следует поскорее забыть, потому что никогда жальче, нелепее и бездарнее я не выглядел и, если можно, не буду!