Йерве из Асседо

– Зачем говорить о расставании? – воспротивилась Фридочка. – Когда придет время, тогда и попрощаемся. Пока оно не пришло, никто ни с кем не расстается. Лучше поедим торт. Сделать вам чаю? Кофе?

Я испугалась, что домовая выйдет из кабинета и направится в кухонный закуток готовить чай, и собралась было уносить ноги, но Виталий опять пришел мне на помощь.

– Ты же понимаешь, Фрида, – сказал он, – что так не бывает. Попрощаться нам все равно придется, но нам отпущено некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

– Расставание, между прочим, – подхватила психолог Маша, – является главной темой программы “НОА”, поскольку наши ребята пережили преждевременное расставание и пребывают в разлуке с домом и семьей ежечасно, ежеминутно. Уметь прощаться – это очень важный навык. Мы должны подавать им пример, чтобы и они поняли, как следует правильно прорабатывать этот болезненный процесс.

– Вы, разумеется, правы, Мария Леонидовна, – тактично сказал Фридман, и я вполне могла себе представить, как он галантно целует руку психолога Маши, но очевидно, что этого не произошло в действительности. – Подводя итоги, следует признать, что, как это ни прискорбно, Артема Литмановича мы проворонили. Я не раз пытался образумить его отца, связывался с ним по телефону и пытался донести до него, что Артему было бы неплохо к нам вернуться, что каждому человеку полагается шанс на исправление, но никакого положительного результата мне добиться не удалось.

Общий вздох прокатился по кабинету, а Тенгиз сказал:

– Я ничуть не жалею. Некоторые ситуации неисправимы. Не надо было Арта принимать, я вам всегда говорил: это было чудовищной ошибкой. К тому же политические мотивы его приема, о которых мы почему-то никогда не упоминали…

– Дома ему будет только хуже, – перебила Фридочка. – Такой папаша искалечит ребеночку психику окончательно и бесповоротно.

– Мы не являемся программой спасения детей от родителей, – вмешался Виталий.

– Не стоит осуждать родителей, – поддержала его Маша. – Они единственные родители, которые даны. И им тоже нелегко жить в разлуке и доверять самое дорогое, что у них имеется, незнакомым людям.

– Я бы никогда и ни за что не отправила своих детей в чужую страну, – вдруг заявила Фридочка. – Это неправильно с точки зрения природы.

– Вот какие противоречивые чувства ты испытываешь по отношению к проекту, в котором работаешь, Фрида. – Психолог Маша снова тяжело вздохнула.

– Я тебя умоляю, – фыркнула домовая. – Я не способна к противоречивым чувствам. Мне жалко этих детей, поэтому и опекаю их как могу. Пытаюсь обеспечить им домашние условия вне дома, которого их лишили. Капля в море.

– Лучше не будем лишать молодых людей ответственности за решение, которое они сами приняли, – предложил Виталий. – Это их личный выбор. Он достоин уважения.

– О чем ты говоришь? – снова возразила Фридочка. – Они детишки, деточки, совсем еще малютки. Зайди в общежитие и посмотри, как спят в обнимочку с мягкими игрушками эти молодые люди. В таком возрасте сознательных выборов не бывает.

– Я хочу с вами попрощаться, – неожиданно прервала дискуссию о нашем этапе развития Милена дрожащим голосом, и все за дверью замерло и перестало шевелиться. – Мне было хорошо с вами. Можно даже сказать, это было лучшее время за всю мою жизнь. Ешьте, пожалуйста, торт. Кому отрезать?

Никто не выразил желания есть торт, кроме Фридочки.

– Мне, пожалуйста, – попросила она. – Ты для глазури употребила горький шоколад или молочный? Надеюсь, ты тесто на масле замесила, а не на маргарине. Маргарин вреден и делает мне изжогу. Я не понимаю, как вы, религиозные, живете на маргарине.

– Минуточку, – попросил Виталий, – Милена хотела что-то сказать. Говори, Милена, говори.

– Что тут скажешь, – тихо произнесла Милена. – Это мое осознанное решение и личный выбор, да?

– Да, – уверенно ответил Виталий.

– Ты не должна была так поступать, – так же тихо произнес Тенгиз. – Не должна была. Зачем?

– Мы это сто раз уже обговорили, – сказала Милена. – Я подала заявление на увольнение, и его одобрили. Как только мне найдут замену, я уйду. Незачем опять к этому возвращаться. Я всего лишь хотела использовать эту встречу, чтобы со всеми попрощаться.

Все опять замолчали.

– Тенгиз, ты хотел еще что-то сказать или спросить у Милены? – нарушила тишину психолог Маша.

– Я ничего не знаю, – сухо сказал Тенгиз, – и ничего не понимаю. Не знаю, с кем ты все это обговаривала сто раз, но точно не со мной. Ты меня избегаешь, Милена, с воскресенья. Что произошло на комиссии?

– Все к лучшему, – уклонилась от ответа Милена. – Дети справятся с моим уходом. Они ко мне не так уж сильно и привязаны.

– Не совсем так, – аккуратно поправил ее Семен Соломонович, – но, к сожалению, объективно говоря, лишать их классной руководительницы – наименьшее из зол.

– Почему обязательно необходимо их кого-то лишать, э? – не выдержал Тенгиз, и его грузинский акцент заметно усилился. – Что это за идиотизм такой, Сёма? Куда ты смотришь? Почему ты ничего не предпринял?