Йестердэй

– Нет, нет и нет. Ты смерти моей хочешь? Я искал Ивана и получил по зубам. Я пошел к Марату и чуть не отбросил концы в ванну.

– В ванной.

– Какая разница. Мы ходили к профессору вместе, и мне за это ничего не было. Вот и к Сербову мы пойдем вместе.

– Ничего не получится.

– Очень даже получится. Я представлю тебя, как журналистку-практикантку. Будем брать интервью вместе.

– Не получится Поол.

– Что не получится? Прийти? Взять интервью? Расспросить про Карину?

– Нет другое.

– Ну, так может, снизойдешь? Объяснишь?

– Я могу прийти, представиться кем угодно, расспросить. Но я ничего не смогу понять из этого разговора, кроме одного – двух первых слоев. Тир всегда убирает за собой следы.

– Заметает. Следы заметают. Убирают только за собачками, но не следы. И только в Швейцарии.

– Поему же? Еще в Австрии, Германии, Дании…

– Все, спасибо. Достаточно.

– Как скажешь. Поол.

– Ну?

– Что?

– Следы.

– Тир. Заметает. Следы. Стражи не могут по ним пойти.

– Да что это значит то? Как табак посыпать от собаки?

– Скорее, как система зеркал у фокусника. Видишь совсем не то, что на самом деле. У Тира очень сильная защита. В сознании людей, с которыми Тир общался, не остается ничего кроме банальных воспоминаний о рядовом человечке. По ним можно читать прошлое, настоящее и будущее этого человечка. Но это все подделка. Иллюзия. Настоящее ненастоящее. А от тебя Карина не защищалась.

– Это почему же?

– Ты не страж. Ты сам почувствовать не можешь. По крайней мере, пока. А я могу в твоем разговоре с другим человеком уловить едва заметные знаки ее поступков, мыслей, чувств. И даже намерений. Вы связаны: ты и она. Поэтому мне нужна запись твоего разговора. Но это последний раз. И опасности не будет. Я чувствую.

– Я чувствую. Последний аргумент женщины.

– Но Поол… я же все-таки…

[пауза]

Онли йестердэй вэн ай воз сэд

Энд ай воз лонли

Ю шоуд ми зэ вэй ту лиив

Зе паст энд олл итс теерс бехайнд ми

Томороу мэй би ивен брайтерр зен тудей

Синс ай тру май сэднес эвэй

Онли йестердэй.

[пауза]

Ну, еду. Один, без Арины. Она сидит в Ямках и что-то чувствует. Я вот, например, ничего не чувствую. Нет чувствую. Как говаривал в минуты редких озарений Федор Поликарпыч Мендякин: «Внезапно проснулось чувство кирпича». А больше, нет, ничего…

[пауза]

Уфф, нет, потом, попозже.

[пауза]

Намучился. Устал. Готовить в условиях, для этого совсем не приспособленных, артишоки, запеченные с сыром, лесными орехами и сухими травами, тяжело. А нравственные страдания? Пришлось отказаться от сладкого перца. А каково обнаружить в последний момент, что в родительском доме нет фенхеля? Но надо же было отметить возвращение от Лешки Серба живым и здоровым? Вооот. Так что сил на рассказ о путешествии никаких нет, кассета с записью беседы прилагается.

Кассета 20. Цвет – красный

– Вот тебе кофе. С Ямайки.

– Почему с Ямайки?

– Не знаю. Не я же покупал. Какой-то смысл в этом, наверное, был. Как и во всей моей жизни.

– Что так печально, Лешь? Жизнь как жизнь.

– Ну да, ну да. Как тебе?

– Ну, такой, ямайский кофе. Я ж не специалист.

– А в чем ты специалист?