Иезуит

Прочитав письмо, Стефанио так и замер. Винчини… Неужто та самая? Три года назад он, можно сказать, собственными руками развел ее с Камилло Кальво, а теперь на ней же хочет жениться его собственный сын? Воистину чудны дела Твои, Господи!

Глава иезуитов, отец Муцио Виталески, решил, что орден не имеет достаточного влияния на инквизицию, и с этой целью с согласия Папы перевел многих братьев с занимаемых ими мест в трибуналы. В один из них, Римский, был назначен Андреа Кальво.

Хотя в университете карьера Андреа складывалась неплохо, и он уже был профессором, новая должность вызвала у него ликование. Принадлежность к инквизиции делала его почти всесильным. Уж теперь-то он придумает, как отомстить ненавистному Надьо!

Кальво начал службу в трибунале, а уже через два года сумел дослужиться до помощника главы, не в последнюю очередь благодаря влиянию генерала Виталески.

— Что скажете, Гвидо? — спросил Лоренцо Винчини брата.

— Даже не знаю, — задумчиво пробормотал тот, все еще держа в руках письмо. — Кто такой этот Марио Риччи? Художник? Тьфу, даже вымолвить противно. С другой стороны…

Гвидо сидел в массивном кресле у стола, а его брат расхаживал вокруг, стуча каблуками по мозаичному полу.

— Да-да, племянник епископа Тревийского, — кивнул Лоренцо, — без пяти минут кардинала. Я пару раз видел его в Ватикане. Он умен, красноречив, великолепно образован, имеет хорошие связи, множество покровителей и, весьма вероятно, когда-нибудь станет Папой.

— Что ж с того, дружить с Его Святейшеством нам не впервой.

— Не скажите, братец. Одно дело быть кредитором понтифика, и совсем другое — его родичем. Представьте только: синьор Гвидо Винчини — тесть племянника Папы.

— Не знаю, не знаю. Наследник князя да Корреджо в качестве зятя мне нравился больше.

— И где теперь этот князь? И не говорите мне о них, просто счастье, что этот брак распался.

— Ну, кто ж знал, что все так сложится, — пожал плечами Гвидо.

Разговор происходил в роскошном особняке во Фраскати, называемом Вилла Винчини. Братья сидели в богато отделанном кабинете, увешанном картинами Рафаэля, Карраччи, Пассаротти, Караваджо, и обсуждали письмо епископа Треви. Оба были высокими, широкоплечими, свои длинные волнистые волосы Лоренцо зачесывал назад, а кудри Гвидо шапкой падали на лоб.

— Вашей дочери уже семнадцать, дорогой братец, а мы все выбираем…

— Послушайте, Лоренцо, я все понимаю не хуже вас, поверьте. Но безродный художник… Бр-р…

— Почему же безродный? Я слышал, его отец, синьор Риччи, из дворян, откуда-то из Северной Италии. Дядя — епископ — тоже дворянин, хоть и венгр. Так что с чистотой крови полный порядок. Правда, не графы и не герцоги, но в той же Венгрии, насколько мне известно, титулы вообще штука редкая.

— Да знаю я, что он дворянин, — махнул рукой Гвидо. — Но художник, Лоренцо, художник! Какой это муж для Элеоноры? Все, на что они годятся — это расписывать дворцы и церкви.

— Не скажите. Мы умрем, и о нас забудут, а это… — Лоренцо ткнул в картину с изображением пухлого розовощекого юноши, — будет жить в веках.

— Вот это?! Да это непотребство давно пора отсюда убрать. Зачем вы вообще его повесили? Ладно Рафаэль, но этот, как его… Караваджо.

Гвидо брезгливо поморщился, а Лоренцо поспешил перевести разговор на более безопасную тему.

— А что думает Элеонора?

— Да какая разница, что там она себе думает? — Гвидо нетерпеливо мотнул головой, но тут же глаза его потеплели. — Хотя этот мальчик ей нравится…

И тут же снова нахмурился и с недовольством пожаловался:

— Он моложе нее.

Лоренцо, остановившись перед скульптурой Венеры работы Франсуа Дюкенуа, щелкнул ее по носу.

— Всего-то на пару лет, ерунда. Зато когда отец Надьо станет Папой, он непременно сделает племянника кардиналом.

— Это да. Непотизм еще никто не отменял.

— Так что будем делать, Гвидо?

Откинувшись на спинку кресла и вертя письмо в руках, отец Элеоноры надолго задумался. Лоренцо, чтобы не мешать его размышлениям, подошел к окну и замер, глядя на внутренний дворик через разноцветные стеклышки витража.

Молчание длилось не менее получаса. Наконец, Гвидо со вздохом произнес:

— Похоже, надо соглашаться. Глядишь, и я кардиналом стану.

— Ну вот и отлично! — вздрогнув, воскликнул Лоренцо. Он так увлекся своими мыслями, что забыл о присутствии брата.

— Прямо сейчас и отпишу ему. — Он махнул рукой в сторону двери и попросил: — Велите задержать обед на полчаса.

Весной 1632 года Стефанио получил подарок от Галилея — его новый трактат «Диалог о двух главнейших системах мира». Зная задиристость ученого, открыл его епископ не без робости.

Книга была написана не на общепринятой для подобной литературы латыни, а на итальянском, и отображала спор трех любителей науки — Сальвиати, сторонника системы Коперника, простака Симпличио, приверженца учения Птолемея, и неопределившегося Сагредо. В глупом, доверчивом Симпличио без труда узнавался оппонент Галилея, преподаватель Падуанского университета Чезаре Кремонини. Всей Италии были известны их беспощадные научные перепалки.