Иезуит. Сикст V

— О нет, синьора, — отвечал Зильбер, — мне случалось во Франции не спать по пяти суток кряду, и это не действовало на мой железный организм, а сегодня сам не знаю, что со мной делается.

— Быть может, мое общество так дурно действует на вас? — сказала, улыбаясь, герцогиня.

— О нет, синьора, — пробормотал Зильбер, — но я боюсь обеспокоить принца, если возвращусь поздно в его палаццо, а потому бы попросил позволения откланяться.

— Не тревожьтесь, кавалер, — возразила Юлия. — Принц слишком большой сибарит, чтобы обращать внимание на позднее или раннее возвращение своих гостей. Лучше скажите мне откровенно, не имеете ли вы в Риме обязанностей более серьезных, чем те, что связывают вас с кардиналом Андреа?

— Я не знаю, что вы этим хотите сказать, синьора, — отвечал молодой человек. — Кроме обязанностей к моему генералу — герцогу, вашему брату, и к вам, у меня есть признательность, которую я питаю к принцу-кардиналу Андреа за его внимание ко мне, и только. Других обязанностей у меня нет.

— Скажите, кавалер, — продолжала герцогиня, — не помните ли вы, как несколько месяцев тому назад, когда наваррский принц Генрих…

— Простите, синьора, — с наивностью возразил Зильбер, — во Франции его зовут королем Генрихом IV.

— Прекрасно. Когда король Генрих IV осадил Париж, и мой брат так кстати явился, вы должны были получить письмо?

Зильбер побледнел при этих словах.

— Синьора, это письмо… — пролепетал он.

— Это письмо, — продолжала герцогиня, — приблизительно вам сообщало следующее: вы не имеете ни семьи, ни состояния, ни надежды когда-либо восстановить ваше имя. Вы даже не знаете, кто ваша мать…

— Да, я получил такое письмо, — тихо проговорил Зильбер.

— Но, кроме этого, в письме было сказано: поезжайте в Рим, там вы найдете вашу мать, семью, богатство и все прелести жизни, в Риме все ваши мечты осуществятся, там вы получите почести, которые вам не может дать и сам император.

— Синьора, — пробормотал совершенно сконфуженный Зильбер, — вы точно читали это письмо. Я должен откровенно вам сказать, что я с ним никогда не расстаюсь, днем и ночью я ношу это письмо на моей груди, хотя и убежден, что не может совершиться ничего того, что в нем написано. Но как вы могли знать содержание этого письма?

— Ребенок! — вскричала герцогиня. — Две персоны могли знать содержание письма: та, которая писала его, и тот, кто читал.

— Но где же он, где тот, кто свел меня с ума?!

— Глупенький! — вскричала герцогиня, вставая. — Как же ты понять не можешь, что никто, кроме твоей матери, не мог написать это письмо.

— Моя мать!

— Как же иначе я могла тебя заставить приехать в Рим и быть в доме герцогини Фарнезе, неужели ты еще и до сих пор не догадываешься, что я — твоя мать?

Зильбер упал на колени перед Юлией и покрыл ее руки поцелуями. Ему сердце давно подсказывало то, что отвергал разум.

Мать с восторгом обняла голову сына и слеза счастья упала на его черные волосы. От избытка чувств долго они не могли выговорить ни слова, наконец Юлия попросила сына рассказать историю его жизни. Несколько оправившись от волнения, Зильбер поведал матери все свои приключения, все опасности, которым он подвергался на войне, и свою постоянную, заветную мечту о матери. Он рассказал, как в войне Франции и Фландрии герцог Фарнезе приблизил его к себе, как стал давать ему различные важные поручения, которые сразу выдвинули его из ничтожества и поселили в его сердце блестящие надежды. Он не старался узнать, кому обязан вниманием герцога. По своей молодости, он воображал, что всему этому он обязан достоинствам храброго и преданного солдата. Между тем он видел сотни молодых людей вполне достойных, служивших в рядах войск, и не пользовавшихся ни малейшим вниманием знаменитого полководца несмотря на их древнее дворянство; тогда как он, безвестный плебей, был отличен герцогом. Он, Зильбер, ничем не мог объяснить это лестное для него внимание. Одно обстоятельство окончательно сбило его с толку, и он потерял голову. Раз под влиянием винных паров он проиграл одному офицеру под честное слово большую сумму денег.

Проснувшись на другой день, он с ужасом вспомнил о своем проигрыше, который не был бы в состоянии заплатить даже за всю свою жизнь. Он провел страшный день, обдумывая роковой шаг. Вконец измученный нравственно и физически, вечером бросился в постель и заснул тяжелым сном приговоренного к смерти. Наутро, раскрыв глаза, он увидал на столе стопки золота на сумму, необходимую для уплаты долга чести. При деньгах не было записки. «Так я и не узнал моего таинственного благодетеля», — прибавил Зильбер.

Вскоре пришло письмо из Рима, продолжал кавалер, где Провидению было угодно, чтобы я узнал мою чудную, несравненную мать!