Иезуит. Сикст V

Мы продолжаем свой рассказ с 1560 года, когда Пий IV властвовал уже пять лет. В делах Франции и Европы произошли заметные перемены. Италия попала под власть Испании, когда она уже имела герцогство Милан и Неаполитанское королевство, когда все монархи, включая дожа Венеции, зависели от воли Мадрида.

Сам папа был самый усердный слуга Испании. Хотя между кардиналами были французские, австрийские и итальянские партии, но даже соединившись все вместе, они не могли бы бороться против громадной силы католического короля святой коллегии. Это все стало ясно позже, когда папа Клемент хотел лишить церковного покаяния короля Генриха II, и встретил протест со стороны решительных испанцев. В это время в римском приходе были кардиналы, которые носили звание покровителей короны Испании, Франции, Португалии и т. д. Это было просто тщеславное звание, сохранившееся с того времени, когда папы по своему желанию располагали коронами, и хотя оно теперь не имело никакого значения, но все-таки употреблялось как память былых времен.

Теперь введем читателя в помещение кардинала Юлиана де Санта Северина, покровителя короны Испании. Помещение его не было велико, но входивший в него, сразу понимал, что попал в покои знатока и художника. Комнаты не были велики, но зато были весьма уютны и роскошно убраны. Драгоценные художественные вещи, бронзовые статуи Челлини, мраморные изделия резца знаменитого Донателло[39], картины великих мастеров Перуджино[40] и Рафаэля Санти[41] украшали стены комнаты. В кардинале Санта Северина можно было признать одного из тех покровителей искусства, которые во времена, более благоприятные для авторитета церкви, способствовали становлению великих художников, создавая им мировую славу и почет. Кардинал этот родился в бедном семействе и дошел до своего высокого положении благодаря лишь личным своим качествам и достоинствам. Все свои доходы он щедро жертвовал искусству, и даже слишком щедро, так как входил в долги. Очень часто папа, который его очень любил, помогал ему: но эти вспомоществования делались все реже и реже, так как сам папа уставал помогать ему.

Теперь продолжим повествование. Кардинал возвратился в один прекрасный день в свое помещение весьма раздраженным. Его старый лакей, прибежавший помочь ему переменить одежду, испугался, увидя его в таком дурном расположении духа.

— Монсеньор, — вскричал он, — что случилось?

— Ах Сильвестр, я просто не знаю, в каком мире я нахожусь! — воскликнул кардинал, опускаясь на мягкий диван.

— Что же случилось? — повторил слуга.

— Вообрази себе, что мне пришла сегодня глупая мысль, спросить в долг две тысячи скудо у моего коллеги Медичи, самого богатого из кардиналов, который мог бы купить весь Рим, с папой в придачу…

— И он отказал вам? — воскликнул лакей удивленно. — Это кажется невозможно, потому что этот господин очень щедр!

— Ты послушай, как он со мной обошелся. «Две тысячи скудо! — сказал он мне. — Хорошо, монсеньор, я могу дать вам двадцать тысяч красивой флорентийской золотой монетой; но взамен этого я хочу…».

Сильвестр слушал с озабоченным лицом, потому что знал, чем кончится речь кардинала.

— И этот негодяй, — продолжал Санта Северина, — знаешь, что потребовал у меня? Моего греческого Фавна самую восхитительную вещь родинианской школы, может быть, работы самого Аполлония[42].

Надо сказать, что у кардинала Санта Северина были собраны лучшие образцы искусства, и завистники, пользуясь его нуждой, давали ему громадные деньги, лишь бы заполучить ту или другую драгоценную вещицу.

Сильвестр осмелился возразить своему хозяину.

— Но, монсеньор, — сказал он робко, — ведь у нас много фавнов из мрамора, и я полагаю, что того, которого вам привез капитан мальтийского судна, можно было бы уступить монсеньору Медичи, если он будет согласен…

Но он не мог окончить, потому что раздраженный кардинал соскочил с дивана и закричал:

— Замолчи, несчастный! Ты разве не знаешь, что всякая вещица, которая у меня здесь, дороже мне моей жизни! Об этом ты не смей рассуждать. Скажи мне лучше, где ты был?

— Монсеньор, я был у еврея также…

— Ну и что же? — спросил нетерпеливо кардинал.

— Он отказывается принять вашу двойную подпись, потому, он говорит, что город наполнен вашими подписями.

— Черт с ним! Скажи, ты был у эконома аббатства?

— Он более не имеет ни гроша, монсеньор, я уже несколько раз спрашивал у него… а теперь у нас все заложено.

«Обратиться к Пию невозможно, — раздумывал кардинал, — он резко отказал мне в последний раз, назвав меня плохим кардиналом и расточителем, а все-таки после смерти все мои богатства останутся Ватикану».

— Могу я вам напомнить, монсеньор, что у нас в доме давно уже нет ни гроша?

— Ах Сильвестр, подожди до конца месяца; я получу тогда деньги из Испании и щедро тебя награжу.

— Но, монсеньор, мы находимся в крайнем затруднении: кучер вот уже два месяца содержит лошадей на свой счет.

— Пускай он продаст их и возьмет деньги себе; я буду ходить пешком: я еще молод и здоров. Ведь и у Иисуса Христа не было кареты.