Иезуитский крест Великого Петра

«6-го числа… здесь бывает большой праздник и происходит церемония, называемая водосвятием… Обычай требует, чтобы государь находился во главе войск, которые в этом случае выстраиваются на льду. Бедная, хорошенькая невеста должна была показаться народу в этот день. Она ехала мимо моего дома, окруженная конвоем и такой пышной свитой, какую только можно себе представить. Она сидела совершенно одна в открытых санях, одетая так же, как в день своего обручения, а император, следуя обычаю страны, стоял позади ее саней. Никогда в жизни я не помню дня более холодного. Я боялась ехать на обед во дворец, куда все были приглашены и собрались, чтобы встретить молодого государя и будущую государыню при их возвращении. Они оставались четыре часа сряду на льду, посреди войск. Тотчас, как они вошли в залу, император стал жаловаться на головную боль. Сначала думали, что это — следствие холода, но так как он продолжал жаловаться, то послали за доктором, который посоветовал ему лечь в постель, найдя его очень не хорошим. Это обстоятельство расстроило все собрание. Княжна весь день имела задумчивый вид, который не изменился и при этом случае; она простилась с своими знакомыми так же, как и встретила их, т. е. с серьезною приветливостью, если я могу так выразиться».

На другой день у царя открылась оспа. Врачи не поняли болезни, а больной усилил ее неосторожною простудою. Ему становилось хуже и хуже.

Очередь терять голову была за Долгорукими.

XV

По Москве пошли слухи, что Петр II обвенчается неофициально в предстоящее воскресенье, 11 января и что на церемонии не будет ни одного иностранца. Официальные же торжества отпразднуются позже. Говорили, вызвано это тем, что фаворит весьма спешит с браком, а обвенчаться прежде государя не смеет.

«Ничто не может сравняться с тем рвением, которое проявляет Его Царское Величество, желая скорее видеть наступление дня своего бракосочетания, назначенное в будущее воскресенье», — сообщал своему двору Маньян в среду, 8 января.

Остерман ходил точно человек растерявшийся.

У многих при дворе складывалось мнение, что его заменят Долгоруким, вернувшимся из Польши, или Шафировым.

Барон Остерман по натуре своей был труслив и робок. Андрей Иванович пробил себе дорогу благодаря умению угождать сильным людям и приноравливать свои цели к их вкусам. Он не был, подобно Меншикову, государственным деятелем, способным указывать политике ее цели и вести ее по намеченному пути твердою рукой. Его сила была в хитрости и лукавстве.

Теперь он чувствовал, ему грозит серьезная опасность со стороны Долгоруких.

Выступая их другом и чуть ли не покровителем их, Андрей Иванович втихомолку выслеживал намерения и планы Долгоруких, следил за каждым их шагом и держал ухо востро. В доносителях у него был и Карл Рейнголд Левенвольде, ближайший друг, действительный камергер, по роду службы постоянно пребывавший при государе.

Было ясно, кредит Остермана, поддерживаемый по необходимости, исчерпан, Долгорукие усердно подкапывают под него.

В том, что они ненавидели его от всей души во все времена, он не сомневался.

Андрей Иванович начал менять курс.

«Ревнители блага Отечества хлопочут о возвращении фельдмаршала Голицына для укрощения властолюбия Долгоруких, — писал Лефорт 11 января, на другой день, как стало известно наверное, что у государя оспа злокачественная и весьма опасная (о чем, к слову, говорить было запрещено под страхом смерти). — Свадьба царя, по-видимому, будет отложена…»

Нетрудно было понять интригу Остермана. Учитывая, что между фаворитом князем Иваном Долгоруким и его дядей фельдмаршалом возникли разногласия (князь Василий Владимирович Долгорукий давно и нередко сурово журил племянника за его необузданные поступки и разные выходки и теперь фаворит готов был вытеснить его с занимаемого влиятельного положения), Остерман, используя настроение царя, задумал выдвинуть Голицыных… против Долгоруких.

«Фельдмаршал Мих. Мих. Голицын, — писал Мардефельд, — получил Дозволение вернуться из Украйны сюда, и ожидается здесь приблизительно в будущую субботу. Некоторые полагают, что ему поручат командование войсками, находящимися в здешней окрестности, потому что слишком свободные речи фельдмаршала (Вас. Вл. Долгорукого. — Л.А.) не нравятся любимцу царя, и последний будто бы старается сделаться вместо своего дяди подполковником Преображенского полка».

Тактика барона Андрея Ивановича узнаваема. В борьбе с врагами он прибегал всегда к одним и тем же приемам. Как прежде, дабы скинуть своего покровителя Меншикова, он объединился с Долгорукими, так теперь, для борьбы с ними же, соединялся с Голицыными.

Борьба началась глухая, но ожесточенная.

Ненависть к Долгоруким не могла не объединить Остермана и Голицыных. Древний род Голицыных был унижен при Долгоруких.

Меж тем, вся столица находилась в тревоге за здоровье государя. По лицам придворных, прислуживающих ему, видно было, болезнь не пустая.