Иезуитский крест Великого Петра

Эрнст-Иоганн, кажется, не был удивлен столь необычной новости. Услышав, что верховники будут предлагать кондиции подписать, кои власть Анны Иоанновны как самодержицы ослабляли бы, сказал твердо:

— Подписывай немедля.

В Москву тотчас же отправил Корфа. А через несколько часов в Митаве появилась депутация от верховников.

Василий Лукич Долгорукий, которому она когда-то так благоволила, вместе с князем Михаилом Михайловичем Голицыным-младшим и генералом Леонтьевым донесли ей вначале о преставлении императора, а затем известили об избрании ее на российский престол и передали письмо с кондициями от Верховного Тайного Совета, строго соблюдая инструкцию, согласно которой вручить их Анне Иоанновне надлежало наедине, без присутствия посторонних. По сему случаю вышел конфуз. Во время первой аудиенции трех депутатов Бирон, единственный из всех приближенных герцогини, позволил себе остаться в ее кабинете. Князь Василий Лукич Долгорукий приказал ему выйти. Бирон отказался, тогда Долгорукий, взяв его за плечи, вывел из комнаты. С того Долгорукие дорого заплатили за оскорбление. Многие из них позже были обезглавлены.

Тяжко вздохнула Анна Иоанновна. Грех великий и за четвертование Долгоруких на ней лежал. Но и простить оскорбления друга им не могла.

Письмо было следующего содержания:

«Премилостивейшая Государыня! С горьким соболезнованием нашим Вашему Императорскому Величеству Верховный Тайный Совет доносит, что сего настоящего году, Генваря 18, пополуночи в первом часу, вашего любезнейшего племянника, а нашего всемилостивейшаго Государя, Его Императорского Величества Петра II не стало, и как мы, так и духовнаго и всякаго чина свецкие люди того ж времени за благо разсудили российский престол вручить Вашему Императорскому Величеству, а каким образом Вашему Величеству правительство иметь, тому сочинили кондиции, которыя к Вашему Величеству отправили из собрания своего с действительным тайным советником князь Василием Лукичем Долгоруким, да сенатором, тайным советником князь Михаилом Михайловичем Голицыным и з генералом маеором Леонтьевым и всепокорно просим оные собственною рукою пожаловать подписать и не умедля сюды в Москву ехать и российский престол и правительства восприять».

Повелела она те кондиции пред собою прочесть.

Василий Лукич зашелестел бумагою.

«…такожде, по принятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоят, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный Тайный Совет в восми персонах всегда содержать и без онаго Верховного Тайнаго Совета согласия: ни с кем войны не начинать, миру не заключать, верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать…»

Выслушав все пункты, подписала кондиции своею рукою: «По сему обещаюсь все без всякаго изъятия содержать. Анна».

Было и еще одно требование, негласное, — камергера Бирона с собой в Москву не брать.

Для скорого и беспрепятственного следования Анны Иоанновны и депутатов из Митавы в Москву были поставлены на всех ямских станах по тридцати подвод. Москва была оцеплена заставами, по всем трактам, на расстоянии тридцати верст от города, поставлены были по унтер-офицеру с несколькими солдатами, которые обязаны были пропускать едущих из Москвы только с паспортами, выданными от Верховного Тайного Совета. Из Ямского приказа, заведовавшего почтами, никому не велено было выдавать ни подвод, ни подорожных, вольнонаемным извозчикам строжайше запретили наниматься и было приказано проведывать, не проехал ли кто, по каким подорожным и куда, из Москвы 18 января, и буде кто проехал, то записывать, по чьим подорожным.

Наставление Верховного Тайного Совета следить строго за тем, чтобы Анне Иоанновне не были сообщены кем-либо вести из Москвы помимо депутатов, соблюдалось строго.

В самой первопрестольной, словно по чьему-то наущению, начиналась смута. Супротив верховников, решивших воли себе прибавить, зрел заговор.

Посланный от Ягужинского с рекомендательным письмом к Анне Иоанновне Петр Сумароков успел передать просьбу графа не подписывать кондиции, верить не всему, что станут представлять князь Василий Лукич Долгорукий и другие депутаты, и заверение, что истину она узнает только по прибытии в Москву, но был схвачен в Митаве разведавшими о его тайном прибытии депутатами от верховников, арестован и срочно отправлен под надзором генерала Леонтьева в Москву. По донесению князя Василия Лукича арестовали в первопрестольной и самого Ягужинского, еще недавно «с великим желанием» просившего Долгорукого прибавить как можно воли.

Злые языки говорили, Анна Иоанновна сама выдала Сумарокова, дабы верховники поверили ей. Ягужинский был близок герцогине Курляндской. Не однажды в трудную минуту ссужал ее деньгами.