Иезуитский крест Великого Петра

Выехав 29 января в девятом часу утра из Митавы, едва ли не под конвоем, Анна Иоанновна, сопровождаемая князьями В. Л. Долгоруким и М. М. Голицыным-младшим, 4 февраля, в шестом часу вечера, была уже в Новгороде. Здесь ее встретил епископ, управляющий Новгородской епархией, и вручил ей «предику» Феофана. Прокоповича (того самого, кто позже напишет пыточные вопросы для Долгоруких). На другой день Анна Иоанновна осмотрела Новгородскую святыню и, «откушав поранее, продолжала далее путь свой». 8 февраля была в Вышнем Волочке и в тот же день с поспешением выехала в Тверь…

Верховники спрашивали государыню через князя В. Л. Долгорукого о разных подробностях, касающихся ее «входа»: желает ли она, чтобы похороны покойного императора были до ее входа, или совершились бы при ней, снять траур на время входа или нет, как, наконец, устроить сам вход? Гонцы с письмами к князю Долгорукому настигали его в пути, в почтовых ямах и городах, и привозили от него ответы верховникам.

Погребение Петра Второго Анна Иоанновна предполагала устроить в среду, и февраля, а свой торжественный въезд в Москву в воскресенье — 15-го.

10 февраля Анна Иоанновна прибыла во Всехсвятское. Не по себе ей стало, когда, оставшись одна, вдруг вспомнила, здесь, во дворце царевны Имеретинской, племянница ее смертельно заболела. И только во Всехсвятском подумалось ей о странном стечении обстоятельств при кончине отрока-императора. Сын злосчастного царевича Алексея Петровича, ненавистника и хулителя иноземных новшеств Петра, жил, был болен и преждевременно скончался в Немецкой слободе, в доме женевца Лефорта. Пресеклась русская ветвь Петра. Оставалась ветвь Марты Самуиловны Скавронской. Ветвь нечистая, как говорили некоторые, подлая. А из русской крови, — верно, лишь дочери царя Иоанна Алексеевича имели право на престол претендовать. И потому, как ни неожиданно такая весть прозвучала, а не смогла не согласиться с ней Анна Иоанновна. Но вихрь событий не дал мрачным предчувствиям развиться, хотя и не отпускали они ее.

Было еще одно более чем странное стечение обстоятельств. Знала ли Анна Иоанновна о том, судить трудно.

Петр Второй скончался в то время, когда Долгорукие уже торжествовали победу, — на 19 января 1730 года назначена была свадьба императора с Екатериной Долгорукой. Именно в этот день его не стало. Но мало кто знал, что князь Василий Лукич — главное лицо в деле возведения племянницы своей на русский престол, — тонкий и опытный дипломат, еще с давних пор, со времени своего пребывания молодым человеком во Франции, сдружился с иезуитами, и аббат Жюбе нашел в нем впоследствии деятельного адепта для своей католической пропаганды в России. Князь вынашивал мысли, чуждые русским. С приходом Долгоруких к власти должно было возродиться патриаршество на Руси, но согласно воле иезуитов униатское. Патриарх-униат должен был обеспечить полное фактическое проведение унии на Руси.

Разработанная предположительно сорбоннскими богословами, иезуитская затея с унией и возрождением патриаршества входила в планы возвеличения рода князей Долгоруких. «Есть сведения, — писал историк Д. Е. Михневич, — что уже была завербована группа видных православных церковников на ту же незавидную роль, которую в Литве в конце XVI века сыграли епископы, возглавлявшие Брестскую церковную унию с Ватиканом. Испанский посол в России граф Лириа был закулисной пружиной заговора, тайно представляя в этом деле интересы Ватикана».

Несомненно, действия католиков не прошли незамеченными для чутких протестантов. И не потому ли (выскажем нашу догадку) малолетний император Петр II кончил жизнь именно 19 января 1730 года (ни днем раньше, ни днем позже)? Протестанты не могли позволить католикам торжествовать победу.

В этой связи приглядимся еще раз повнимательнее к неожиданно появившемуся в России, в сентябре 1728 года, Джемсу (Якову) Кейту (впоследствии фельдмаршалу Пруссии и интимнейшему другу Фридриха II).

«Он наиглубочайший политик, которого я знать могу», — так отзовется о нем в декабре 1744 года французский посол в Стокгольме маркиз Ланмария в письме к де ла Шетарди.

Этот же Джемс Кейт в 1741 году, когда русские гренадеры будут возмущены появлением в русских войсках шведов и поднимется волнение, объявит, что расстреляет всякого русского, задевшего шведа. Он даже пошлет за священником, чтобы исповедать перед расстрелом солдат, схвативших шведов и приставивших к ним караул.

Среди солдат и раньше слышались толки, что иноземцы-начальники приказывают брать в поход недостаточное количество снарядов или снаряды, не подходящие по калибру к оружию; появлению в русском лагере шведов, которые остановились у генерал-майора Ливена, вызвало явную вспышку неудовольствия у гренадеров.