Иггинс и К°

– Я не собираюсь скрывать от вас своих чувств, тем более что не стыжусь их. Да, я любила и сейчас люблю Жака Данблеза. Мы были обручены. И все расстроилось помимо моей воли. Меня ни о чем не спросили, ничего не захотели объяснять.

Девушка поднесла платок к глазам. Видно было, что она изо всех сил старалась не расплакаться.

– Расскажу все по порядку. Как я уже сказала, мы с Жаком Данблезом обручились. Однажды утром, недели три назад, мама позвала меня к себе. Она сказала, что я не могу стать женой Жака… господина Данблеза. Я захотела узнать причину, но мама ответила, что не может мне этого объяснить. Она только сказала: «Причины столь серьезны, что лучше не спрашивай. Это делается ради тебя и ради нашей семьи. Поверь, я желаю тебе добра. Но этот брак невозможен». Я была поражена. Хотела настаивать. Спорила. Заявила, что вправе знать причину. Мама уверяла, что поклялась не говорить ничего, потому что это опасно. Она умоляла меня ни о чем не спрашивать.

Мадлен всхлипнула.

– Мама сказала, что я должна уехать из Рэнси, уехать, не попрощавшись с Жа… с господином Данблезом, что, может быть, потом я с ним увижусь, но сейчас я непременно должна уехать и что она нашла для меня надежное убежище. Я должна на несколько недель поехать погостить к дяде де Лиманду. Но это еще не все. Она добавила, что нужно поставить преграду между ними и мной. Кто это они? Не знаю. Мама не сказала. Кроме того, оказалось, что мне нашли другого жениха, моего двоюродного брата, капитана де Лиманду. Когда-нибудь потом, уверяла меня мама, она сможет все рассказать мне, и тогда я пойму, что она была права.

Мы с Полем слушали ее, не перебивая.

– Я возмутилась. Сказала, что согласна уехать, что согласна не выходить замуж за Жака Данблеза, но никому другому принадлежать не буду. И тогда мама упала передо мной на колени и так умоляла меня, что я не могла долго сопротивляться. Рыдая, она предложила мне фиктивный брак, фиктивное обручение с капитаном де Лиманду. Я согласилась на эту комедию… Если мама, женщина честная и прямая, пошла на такой обман, значит, нам действительно угрожает опасность… В тот же вечер капитан де Лиманду пришел к нам обедать. Ни слова не было сказано об обручении. После обеда капитан подошел ко мне и сказал: «Я предоставлю вам полную свободу. Вы сами назначите срок свадьбы. Через некоторое время, надеюсь, я смогу вам все объяснить. Сейчас объяснения преждевременны. Я говорю с вами не как жених, а как ваш защитник. Я буду защищать вас, даже если за это мне придется поплатиться жизнью».

Дальтон повторил:

– Поплатиться жизнью? Он так и сказал?

– Да, именно так. Эти слова показались мне настолько странными, что я их запомнила.

– Продолжайте.

– Что еще вам сказать? Волнение матери, ее загадочные слова, речь капитана де Лиманду – все это говорило о том, что над нашей семьей нависла какая-то угроза, и я не могу отвратить ее. Я сдалась. На следующий день меня отправили в Марни, к родителям капитана. Перед отъездом я еще раз потребовала объяснений, но мама снова отказалась давать их, и я упрекнула ее в предубеждении к Жаку Данблезу. Я сказала: «Мама, ты его никогда не любила». Но она только пожала плечами… Две недели я жила у дяди. Мне не позволяли одной гулять в парке, в пять часов вечера тщательно запирали все окна и двери. Я спала в комнате, смежной со спальней тетки и комнатой старой служанки. А потом… произошло несчастье… Вот и все…

Мадлен расплакалась.

Поль положил руку ей на плечо и мягко сказал:

– Мадемуазель, мы в вашем распоряжении. Я прошу вас только об одном: взять себе в подмогу моего друга Валлорба, сообщать ему все, что вы узнаете, и не предпринимать ничего без его содействия. Договорились?

– Да.

14. Обвиняемый упорствует

Прошел день. За это время ничего не произошло. Газеты все еще публиковали подробности убийства, пытаясь поддержать в публике интерес к делу. Виновность Жака Данблеза казалась очевидной. Понятно, нелегко было объяснить, как он совершил столь грубую ошибку – забыл на месте преступления свой револьвер. Хотя известны случаи, когда убийца, тщательно обдумав свой коварный план, одной какой-нибудь небрежностью разрушал все. Многие склонялись к тому, что Жак Данблез, совершив убийство, вынужден был спешить, так как слуга капитана проснулся и мог застать его в спальне своего хозяина. Этим обстоятельством газеты и объясняли его оплошность.

Жиру по-прежнему отказывался вести какие бы то ни было переговоры с репортерами и давать интервью. В отместку те не упоминали в своих заметках его имени, а только глухо называли, и то в случаях, когда без этого было не обойтись, «судебный следователь». Они заранее злорадствовали, предвкушая минуту, когда Жиру допустит какую-нибудь ошибку. Тогда-то над ним поиздеваются!

Впрочем, необходимые сведения газетчики получали и без помощи Жиру. Так, без малейших затруднений они узнали, что он решил допросить обвиняемого, как только истечет полагающийся по закону срок. Правда, защитник Жака Данблеза протестовал, но следователь не сдавался.