Игла

На час или на мгновение – Марине показалось, что она лишилась чувств. Вот девушка сидит за столом, интересуется делами молодого человека, и вот уже рыдает, не поднимая головы, и рвет на голове спутавшиеся волосы.

«Я был с Юлей». Так он, кажется, сказал – просто, прямо, не пощадив ее надеждой истолковать сказанное как-то иначе.

– Это всего один раз было, – рявкнул Глеб. Он мерил кухню шагами, запустив руки глубоко в карманы джинсов. – Один раз, по пьяни. Откуда же я мог знать, что эта шкура будет меня спаивать? Я так надрался, что не смог бы разобрать, мужика или бабу вообще…

– Я давно ушла спать! – надрывалась Марина. Она продолжала сжимать вилку, с которой давно свалился на ковер кусочек начатого завтрака. – Я же сказала, что ухожу, когда ты еще не был пьян! Ты должен был понять, что это не я!

– Да говорю ведь, что вообще ничего вечером не понимал! – Глеб поморщился, во рту у него было сухо. Он налил себе в стакан воды, разлив часть, и разом опрокинул в себя его содержимое. – Можешь не орать хотя бы, без тебя башка трещит… Цитрамон дай. Где он у тебя?

– КАК ТЫ МОГ МНЕ ИЗМЕНИТЬ?! – возопила Марина и закачалась на стуле. С нее будто живьем сдирали кожу и всякий остаток самоуважения. Предпочел ей другую – и кого? Девку с тупым, ничего не выражающим кроме похоти взглядом, и губами из второсортного силикона, над которыми все потешались тайком и не тайком. Марина утопала в грязи, она не чувствовала своих же к себе прикосновений, все ее тело немело от шока и чесалось, и ничем нельзя было остановить этот зуд. – Как ты мог… мне… ИЗМЕНИТЬ?

– Можешь ты понять или нет?! – гаркнул Глеб, глядя ей в лоб. – Я был пьян, как последний…

– Да какое же это оправдание? – Марину бил озноб. – И ты говоришь мне об этом только сейчас!..

Марина ужаснулась мысли, что этим утром несколько часов лежала рядом с человеком, на котором не остыли еще ласки другой женщины. Если б только можно было унестись прочь от самой себя, если б можно было навсегда забыть этот страшный позор…

– Больше не буду, так пойдет? – Глеб отвесил в ее сторону церемонный поклон – одному богу известно, к чему. – Если бы ты видела, в каком я был состоянии, даже не вякнула бы, истеричка, мать твою.

Рыдания Марины разом оборвались. Дыша через раз, она отвела руки от красного, влажного лица, и уставилась на кусочек яичницы на ковре у своих ног. Длинный ворс едва накренился от его невесомой тяжести.

– Никто не умер, – гремел Глеб, – а ты вот что устроила…