Игла в сердце

— Ты что, поплыл? — завистливо спросил Алик. — Она же свидетель, это, между прочим, неэтично.

— Меня уволили, помнишь?

— А когда ты нас познакомишь?

Шибаев, не сумев сдержать улыбки, пожал плечами…

…— У вас красивая машина!

Шибаев польщенно улыбнулся. Он любил свою машину, синюю «BMW», «бэшку», купленную на деньги за американскую командировку. Американское наследие, называет ее Алик Дрючин. Эмерикен херитидж. Он открыл дверцу, Вита уселась, и они помчались на Магистерское озеро. Сначала по городу, потом выскочили на объездное шоссе, потом по проселочной дороге через луг. День был прекрасный, по-летнему жаркий, но уже легкая утомленность и словно бы сожаление чувствовались в воздухе, и солнце уже не палило беспощадно, а пребывало в легкой задумчивой дымке. И пестрый луг был не буйно-радостным, как в начале лета, а словно бы притомившимся, чуть поблекшим, застывшим в ожидании…

— Коровы! Смотри, коровы! — вдруг воскликнула девушка. — Красавицы! У тети Люши была корова Буринка, черно-белая, такая умница…

— Странное имя для коровы, — заметил Шибаев, которого удивила ее радость.

— На самом деле она Буренка, но тети-Люшин внучок называл ее Буринка.

— Твоя родственница?

— Нет, мамина подруга.

— А твои родители…

— У меня только мама. Когда мне было четырнадцать, она умерла. Я страшно боялась, что меня заберут в детдом, но тетя Люша сказала, мы никому не скажем. Никто не знал, что я осталась одна, ни в школе, ни в опеке. Тетя Люша торговала на рынке, я ей помогала. Так и выжила.

— Ты сейчас живешь у нее?

— Нет, мы из Бобров. Знаешь, такой небольшой районный городок… Смешное название, да? Бобры…

— Смешное. Никогда не слышал.

— Тетя Люша и сейчас живет в Бобрах, а у меня там дом. Она за ним присматривает.

— А здесь?

— Здесь я снимаю. Хотела продать, но тетя Люша говорит, не надо, никогда не знаешь, как оно обернется, а дом всегда дом, есть куда вернуться. Да и за сколько его продашь…

— Так ты у нас домовладелица? Как Алик?

Вита рассмеялась.

— Домовладелица — громко сказано. Дом в смысле идеи родного гнезда и покоя, потому что он больше напоминает… Даже не знаю, как сказать. Домишко, избушку… Он совсем маленький, и окошки маленькие… Кукольный домик! Кукольный домик с поехавшей крышей. Да, да, крыша слегка перекосилась, и трещины по стенам. — Она снова рассмеялась. Шибаев отметил, что смеялась она много и охотно и была совсем не похожа на Виту, которую, как ему казалось, он уже знал. — Зато сад хороший и цветник. У меня много роз, очень люблю цветы… — Она вздохнула. — Зимой его заносит снегом, сугробы до крыши, представляешь? И дым из трубы. Ты знаешь, как пахнет печной дым на морозе?

— У меня никогда не было собственного дома, — ответил Шибаев. — Насчет дыма не знаю.

— Дом — это хорошо, только мороки с ним ужас сколько, все время что-нибудь ломается. Помню, как мама мучилась…

— А твой отец?…

— Я его не помню, — сказала Вита после паузы. — Он ушел, когда мне было четыре. Ой! — вдруг вскрикнула она. — Озеро! Саша, озеро!

Машина выскочила из небольшой лощинки, и их глазам открылось чудо! Сверкающий, голубой, смеющийся, подмигивающий глаз. Серебристые гибкие заросли камыша под порывами несильного лугового ветра. Желтый песчаный пляжик, и чуть в стороне — две-три почерневшие деревянные лачуги, окруженные кривыми ветлами. А сверху — еще одно голубое озеро и неторопливо дрейфующие в нем белые невесомые облачка.

…— Это дом? — Вита расхохоталась. Они стояли перед покосившейся сторожкой с разбитым крыльцом и сломанными перилами, посреди маленького, заросшего травой дворика. — Это — дом?!

— А что, по-твоему?

— Не знаю! А куриная нога у него есть?

— У хижины дяди Алика есть все. Хочешь, раскопаем ногу?

— Хочу! А можно туда войти? Он не развалится?

— Раньше строили крепко, постоит еще.

Внутри сторожки было полутемно и пахло сухим деревом и сеном; здесь было удивительно тихо, сюда не доносились ни посвист ветра, ни шелест камышей; через мутное оконце проникал слабый дневной свет, да ярко светились оранжевым щели в стенах. В углу помещения стояла лежанка, на ней — охапка высушенной травы; посреди — кривоватый стол; за выгоревшей голубой когда-то ситцевой занавеской угадывалось еще какое-то помещение.

— Камбуз, — пояснил Шибаев.

Вита стояла на пороге, и лицо у нее было такое… Удивление, умиление, узнавание…

— Нравится?

— Очень!

— Алик, когда увидел, перепугался. Он у нас городской житель, привык к асфальту, а тут хочешь не хочешь недвижимость, и надо хотя бы раз в год проверять, что и как. И хотя бы дверь починить или крыльцо. Кроме того, стыдно было — он успел всем раззвонить, что получил в наследство дом, а тут — такое недоразумение. Он ни в какую сначала, думал отказаться, но мы его уговорили. Потом втянулся — костерок, рыба, воздух. А ночью звезды. Тем более Алик у нас романтик. Правда, он спит внутри и звезд не видит.

— Внутри? Почему?

— Боится диких зверей. А гости спят в спальниках на берегу.

— Здесь есть дикие звери?

— Конечно! Это же дикая природа.

Вита смотрела на Шибаева во все глаза.

— Правда? А не страшно?