Игла в сердце

Большая комната была убрана в розовых тонах: розовые обои, розовый коврик у кровати, розовый абажур торшера; на кровати — тяжелое атласное покрывало с рюшами, тоже розовое. Масса игрушек — пушистых котиков, тигров и медвежат; масса безделушек на туалетном столике: фарфоровые зверушки, расписные ларцы, понатыканные всюду букетики сухих цветов. Несколько фотографий хозяйки в цветных рамочках: в купальном костюме на пляже, в вечернем платье у елки, за столиком кафе. Красивая блондинка с тонкими чертами лица. Он попытался найти в ней сходство с той, другой Ингой, но не нашел и с удивлением почувствовал странную пустоту. Как будто все Инги похожи одна на другую. Та, первая, «оригинальная» Инга жива-здорова… Он невольно вздохнул.

Интерьер спальни довершали две невыразительные картины с цветами и ангелочками. Спальня погибшей женщины была похожа на комнату незрелой девочки-подростка, причем прошлого века. Зловещим диссонансом смотрелось черное покрывало, наброшенное на зеркало.

— Где вы обнаружили куклу? — спросил Шибаев.

— Здесь, — женщина отбросила покрывало и приподняла простыню. — Между матрацами. Здесь их два.

Шибаев приподнял верхний. Там было пусто. Он заметил красное пятнышко на нижнем и спросил:

— Кукла лежала тут завернутая или это вы ее?

— Она лежала незавернутая. Я не хотела к ней прикасаться, принесла салфетку и… взяла.

Это объясняло красное пятнышко — видимо, то был след от нарисованного сердца. Значит, вот здесь она и лежала. Новенькая тряпичная кукла, на которой еще не полностью высохла краска, утыканная булавками.

— Где сейчас ваш зять? — спросил Шибаев, опуская матрац.

— В Зареченске.

— Он знает, что вы обратились ко мне?

Ему показалось, что она колеблется. Лгать она не умела.

— Нет, — сказала, наконец. — У меня не было возможности обсудить это с Володей… Но он не будет против, ему все равно. Он живет в собственном мире. Он бы только посмеялся.

— Как его зовут? Мне нужно полное имя.

— Борисенко Владимир Андреевич.

— Понятно. Где хранилось снотворное, которое принимала ваша сестра?

— В ящичке туалетного столика, его забрали во время… осмотра. — Она не сумела выговорить «обыск». — Гербутон, кажется.

Шибаев выдвинул ящичек, там было всякое мелкое барахло: косметика, украшения, щетки для волос, упаковка риколы — таблеток от кашля.

— Где стоит пианино?

— В гостиной. Идемте, я покажу.

Гостиная оказалась большой комнатой в неожиданно контрастных бело-зеленых тонах. Перед глазами Шибаева возникла картинка «витаминного» салата имени Алика Дрючина: зеленый лучок, кинза, огурчик со сметаной и вегетой. Он даже невольно сглотнул. Плитка на полу — крупные бело-зеленые ромбы, задернутые зеленые шторы, что создавало в гостиной «подводный» полумрак; зеленые с золотом абажуры торшеров — их тут было три, массивный кожаный диван и два кресла — тоже зеленые; с десяток подушечек разных оттенков зелени; журнальный столик с малахитовой столешницей, на нем — ваза тонкого стекла, четырехугольная, похожая на лабораторную посуду. Обстановка вызывала ощущение холода, тем более что ковра на полу не было. Только яркие бело-зеленые квадраты, на вид очень скользкие.

— Работа известного дизайнера, — заметила Елена Федоровна. — Я всегда здесь мерзну. Инге нравилось… — Шибаев снова вздрогнул при звуке знакомого имени. — Она говорила, как в поле или в лесу. Вот она!

Шибаев невольно оглянулся, ожидая бог знает чего. Но Елена Федоровна имела в виду портрет над пианино.

— Это Инга. Работы Пенского.

Шибаев впился взглядом в женщину на портрете, снова невольно пытаясь найти сходство с той, другой Ингой, но с облегчением понял, что сходства между ними и тут нет — это была чужая женщина, с чужим лицом, с чужими длинными волосами. Кто такой Пенский, он не знал, но спрашивать не стал.

Пианино, вопреки ожиданиям, было рыжее, а не зеленое — единственное здесь теплое пятно. Равно как и обтянутый рыжим бархатом табурет. Наверху стояла большая фотография в серебряной рамке: смеющиеся мужчина и женщина с лыжами на фоне заснеженных гор. Женщина с портрета. По стеклу веером разбегались трещинки…

— Крышка пианино была закрыта? — спросил он.

— Открыта. Я закрыла, а потом только сообразила, что не нужно было…

— Какая была музыка?

— Простите?

— Мелодия. Что-нибудь знакомое?

— Понятия не имею, Инга не говорила.

— Ваша сестра играла?

— Изредка. Она окончила музыкальную школу.

Шибаев стоял на пороге, рассматривая гостиную.

— Что-нибудь было не так, когда вы пришли?

— Фотография лежала на полу… — Она кивнула на фотографию в серебряной рамочке. — Изображением вниз.

— Это ваша сестра с мужем?

— Да. Восемь лет назад. Они тогда много ездили.

— Можно взглянуть?

— Да, да, конечно.

Он взял фотографию. Потрогал трещины на стекле.

— Я поменяю… — проговорила Елена Федоровна. — Руки не дошли.

— Инга жаловалась на мужа?

— Я понимаю, о чем вы. Я уверена, что фотография упала случайно. Она не жаловалась на Володю. Они давно потеряли друг к дружке интерес…

— Вы не могли бы раздернуть шторы? — вдруг сказал Шибаев.