Игнатий Лойола

Если Алькальский университет весьма ценился в научном мире, то Саламанкский можно было без преувеличения назвать храмом науки. Самый древний в Испании, он входил в четверку старейших высших учебных заведений Европы наряду с Болонским, Оксфордским университетами и знаменитой Сорбонной. При этом самым первым университетом, открывшимся в Испании, он не стал. Эта честь досталась учебному заведению Паленсии, открытому четырьмя годами ранее. К сожалению, оно просуществовало недолго, чуть более тридцати лет.

Саламанкский университет, основанный королем Альфонсо X в 1254 году и признанный Святым престолом, как и другие старые университеты, произошел от обычной церковно-приходской школы. Правда, она издавна славилась качественным образованием. Уже в 1130 году ее упоминали в кастильских документах, а в 1218 году король Леона, Альфонсо IX, наградил учреждение титулом Studium Generate, что указывало на многообразие учебной программы. Действительно, в «церковно-приходской» школе к этому времени имелись кафедры канонического и гражданского права, медицины, логики, грамматики и музыки.

Через неполных 40 лет школа превратилась в университет, и даже с первой в Европе собственной публичной библиотекой. Папа римский Александр IV удостоил новое учреждение правом собственной печати. Вот только собственного здания Саламанкскому университету пришлось ждать почти два столетия, а до того — ютиться в городских соборах. Зато когда в Саламанку отправился Лойола, там уже строились роскошные корпуса в модном стиле платереско[43], и даже существовало общежитие для малоимущих студентов, открытое на средства монашеских орденов. В Саламанке преподавали лучшие профессора, а выпускники получали настоящую путевку в жизнь.

Может быть, этот студенческий рай произвел впечатление на нашего героя и он наконец-то воспылал жаждой знаний? Как бы не так!

Иньиго, не успев осмотреться в незнакомом городе, тут же взялся за старое. Его соратники успели прийти раньше, и какая-то женщина (опять женщины!) разыскала его и рассказала, как их найти. Воссоединившись, друзья немедленно продолжили работу с населением. Они не успели вызвать ничего особенного — ни самобичеваний среди грешников, ни великих дамских исходов и побегов из дома. Однако на двенадцатый день пребывания Лойолы в Саламанке он снова угодил на допрос.

Вначале ничего не предвещало беды. Правда, «бедный паломник» зачем-то выбрал себе в духовники монаха-доминиканца. А ведь именно братья из ордена святого Доминика чаще всего занимались инквизиторскими расследованиями. Можно сказать, Иньиго сам полез в пасть к дракону. Исповедник не схватывал Лойолу на улице и не врывался к нему в общежитие. Он просто пригласил его на воскресную трапезу в обитель, пообедать и побеседовать с отцами. Впрочем, честно предупредил: разговор пойдет о многом.

Лойола согласился и пришел к назначенному сроку, взяв с собой преданного Каликсто де Са. Во время обеда отцы говорили о всяких пустяках. Когда трапеза окончилась, к гостям подошел заместитель настоятеля, субприор Николас де Санто-Томас. С очень серьезным видом он отвел Иньиго в часовню, куда также проследовали вышеуказанный исповедник и еще один монах.

Сначала субприор говорил крайне приветливо. Он поведал о добрых вестях, которые дошли до его братьев о деятельности кружка Лойолы. Как это хорошо, когда молодые люди вместо сидения в таверне пытаются подражать апостолам. Но для того чтобы учить других, нужно самому иметь образование. А где они учились, никто не знает. Зато на улицах цитируют их проповеди. Что же происходит?

Вот тут уже обстановка начала накаляться. Мы не знаем, нарушал ли духовник Лойолы тайну исповеди. Возможно, этого и не потребовалось: «бедный паломник» никогда не действовал скрытно. Во всяком случае, отцы оказались ознакомлены с образом жизни Иньиго во всех подробностях. И требовали ответов на многочисленные вопросы.

В «Автобиографии» есть описание этой сцены, но в изложении Кандидо де Далмасеса она получилась более выразительной, поэтому процитируем ее оттуда:

Монах:. «Ну, дальше: что же вы проповедуете?» Иньиго-. «Мы не проповедуем; мы всего лишь по-дружески беседуем кое с кем о вещах Божественных: например, после обеда с некоторыми людьми, которые нас позовут».

Монах: «Но о каких же вещах Божественных вы беседуете? Ведь именно это мы и хотим знать».

Иньиго: «Мы беседуем то об одной добродетели, то о другой, и хвалим ее; то об одном пороке, то о другом, и порицаем его».

Монах: «Вы не учены, а беседуете о добродетелях и о пороках! А ведь об этом беседовать не может никто, кроме как двумя способами: или от учености, или от Святого Духа. Не от учености; значит, от Святого Духа?»

«Тут паломник несколько насторожился, поскольку ему не слишком-то пришлась по душе такая манера рассуждать. Помолчав немного, он сказал, что не нужно больше говорить об этих предметах».

Но монах настаивал: «Ведь сегодня столько заблуждений, Эразма и стольких других, обманувших целый мир, — а вы не хотите объяснить, о чем говорите?[44]»