Иго любви

— Не сердитесь, Надежда Васильевна… Мне, право, хорошо с ней… присядьте и вы…

— Она вам мешает?..

— Нисколько… Оказывается, она стихи любит… И вот я ей читаю Козлова… Я так люблю его!.. И Вальтер Скотта люблю… Вы читали его Ивангоя? [19]Хотите прочесть?

Он протягивает ей книгу.

«Счастливая девчонка! Счастливая! Счастливая», — думает Надежда Васильевна. А сама говорит, пожимая плечами:

— Воображаю!.. Что же она понимает?

Девочка, болтая ножками, смеющимися глазами глядит на мать. Когда она сидит на коленях у «дяди», она ее не боится.

— А вот я думаю, что она многое понимает… Я ей Чернецачитал… Она так и затихла… А глазенки блестят… Она очень «музыкальна»… Вы улыбаетесь?.. Это не мое выражение… Варламова… Я вот следил за нею… Значение слов ей, наверно, непонятно, но ее занимает музыка стиха…

Вся затихшая сидит перед ним Надежда Васильевна.

— Вы разве знали Варламова?

В сущности, не все ли это ей равно?.. Лишь бы продлить этот сладкий миг! Сейчас репетиция. Опять будут на людях.

— Еще бы не знать!.. Ведь это для меня он написал музыку к роли Офелии. Как хороша, правда?.. Помните: «Веет ветер на могиле…» И вы чудесно ее спели…

Облако грусти туманит его лицо. Он опять вспоминает самую яркую пору его жизни, расцвет славы, счастье с Полинькой. Она тоже пела ему эту песнь…

— Я ставил тогда Гамлетав свой бенефис. Надо было просить Верстовского, а я терпеть не могу начальства!.. Верстовский мне долго этого простить не мог… тормозил постановку, не давал ни костюмов новых, ни декораций… — вздохнув, он целует Верочку. — Какая она хорошенькая! И большая умница… Жаль только, что на вас не похожа… Вылитый отец.

Краска заливает лицо артистки. Она опускает ресницы.

— Вот руки у нее ваши… Те же длинные пальцы… Поразительно красивые руки! — говорит он и горячо целует пальцы девочки. Та звонко смеется.

Надежда Васильевна встает с захолонувшим сердцем.

— До чего вы хороши были вчера в Мериносе! Как танцевали качучу!.. Ну совсем испанка… Что за грация… Огня сколько!.. Скажите, кто учил вас?.. Неужели вы не были в театральной школе?

— Нет… Меня учила Репина…

— Это удивительно!.. А ваш муж мне напомнил Николая Осиповича Дюра… Вы слышали о нем?.. Он рано умер… Он был поразительно разнообразен… Так же вот играл и фатов, и комических любовников, и стариков, и бытовые роли, и во всем был прекрасен… А когда он умер, его роли разделили между тремя — Мартыновым, Максимовым и Самойловым… Все таланты, а его заменить не могли…

— Скажите это Саше, Павел Степанович… Он будет счастлив…

— А не пора ли нам на репетицию?.. Знаете, что мне пришло в голову? Поставим драму Гражданская смерть!.. Очень эффектная вещь… Только там нужна девочка… Пусть ее сыграет ваша дочка!

— Я уж играла, — высоким голоском кричит Верочка.

Мочалов удивлен, расспрашивает Надежду Васильевну.

— Хочешь играть со мной, деточка?

— Хочу! — звенит хрустальный голосок.

Надежда Васильевна покорно молчит.

Мосолов поражен. Жена, не позволившая ему повторить Эсмеральду, боясь за здоровье дочери, согласилась на участие Верочки в Гражданской смерти… Хотя играть ей там нечего, но девочке приходится пережить новые и сильные ощущения. По пьесе отец идет на каторгу, а мать выносит ребенка на руках, чтобы отец поцеловал в последний раз свою дочку… Все идет прекрасно до генеральной репетиции… Но Мочалов так страшен в кандалах, в седом парике под гримом, что Верочка в ужасе откидывается от него. С ней делается истерический припадок.

— Верочка… ангел мой… да ведь это я… твой дядя…

Ему приходится снять парик, смыть грим… Но это не помогает. Верочка дрожит и плачет.

Мосолов подходит и берет ее на руки. Верочка мгновенно успокаивается.

— Разлюбила дочь? — сквозь зубы, с ненавистью говорит он жене. — Всем теперь пожертвовать рада?

И она молчит… Разве он не прав? Но отступать уже невозможно. Завтра спектакль…

Мочалов весь день ходит в гриме каторжника, в седом парике и растерзанной блузе. Поля шарахнулась, увидав его, когда он выходил из кабинета. Хотела «караул» кричать… Он и за обедом садится в гриме, и когда Верочка кричит, он снимает парик и зовет ее к себе. Но она все не верит, дрожит и отворачивается…

— Пойдем в сад — играть в мяч, — зовет ее «страшный дядя»… Она слышит знакомый ласковый голос из-под чуждой маски. Упираясь на каждом шагу и крепко уцепившись за руку матери, она все-таки идет в сад… Быть не может, чтобы такой страшный дядя играл в мячик… Но с поразительным терпением трагик весь день возится с ребенком. Под конец Верочка сидит у него на коленях, боязливо проводит рукой по его лицу и дергает его за седой парик.

На спектакле она уже не боится, хотя Мочалов действительно страшен с его кровью налитыми глазами, в звенящих кандалах, когда с рыданием он хватает на руки девочку и осыпает ее поцелуями. Женщины в театре плачут. Сцена эта всех потрясла.