Иго любви

В эту ночь она пишет ему письмо резкое, холодное, требовательное, не допускающее отговорок. Она будет в Нижнем тогда-то, в Саратове тогда-то. Пусть возьмет отпуск, встретит ее в Нижнем!

Накануне отъезда приезжает Опочинин. Вера замечает, что он очень похудел, пожелтел и что у него дергает левый глаз и угол рта. Это болезненно действует на нее. Ей его жаль.

Но Надежда Васильевна так поглощена грозным хаосом, опять взмывшим во всем ее существе, что ей не до сожалений, не до нежности.

— Вы надолго? — спрашивает он ее за чаем.

— Вероятно, на месяц. Я рада прокатиться, взглянуть на Волгу. Это мне полезно…

— Пойдемте гулять, — говорит она ему, глядя с террасы в степь. — Скоро зайдет солнце.

Он так устал!.. Он мечтал посидеть с нею наедине, обнявшись, как прежде… Он мечтал… Нет… Об этом он и заикнуться боится… Она так рассеянна… Так беспощадно ее лицо… Но кто знает?.. Быть может, теперь, перед отъездом, ввиду этой бесконечной разлуки… Быть может, минута слабости… Быть может, порыв, зажженный мечтой о другом, достанется ему. И он, как вор, овладеет этим телом, когда-то беззаветно принадлежавшим ему?.. А! Не все ли равно?.. Он слишком много выстрадал, чтоб возмущаться изменой и сознанием, что соперник не нынче-завтра опять отнимет у него радость.

— Я готов, — уныло говорит он, подавая ей руку.

Накинув на плечи шаль, она спускается со ступенек.

Вера с книгой сидит под дубом, но не читает, а задумчиво смотрит вдаль.

Навсегда врезалось ей в душу это воспоминание, как они выходили в калитку: она впереди — быстрая, гибкая, с упругой походкой, с стремительными движениями. Вся порыв… Он — утомленный, даже сгорбившийся, словно придавленный незримой тяжестью, с опущенной головой.

Вон пошли по дороге, среди золотой ржи, к синеющей на горизонте роще, там, за ветряками, куда они ходили и прошлый и позапрошлый год…

Вера долго видит их. Глаза ее зорки. Их силуэты, яркая шаль Надежды Васильевны так резко выделяются в степи.

Остановились… Наверно, спорят о чем-то… Мамочка делает резкие отрицательные жесты… Что это значит?.. Он закрыл лицо руками… Ах!.. Она идет назад. Почти бежит… Он догоняет ее… Схватил за руки. Притянул к себе?.. Как он смеет?

Почти не дыша, вытянув шею, Вера смотрит на дорогу. Вырвалась наконец… Что-то крикнула, должно быть… Разгневалась, конечно… Как он смеет?.. Бедная мамочка!

Они идут назад. Она впереди опять… Он догоняет. Что-то говорит. Делает умоляющие жесты.

Солнце село, и быстро темнеет. Они сейчас будут здесь. Вера инстинктивно прячется в тени дуба.

Шаги. Взволнованные голоса… Слух у Веры тонкий.

— Ты беспощадна… У тебя нет сердца…

— Тише! Не смейте мне говорить ты! Здесь Вера… Очнитесь, безумный вы человек!

— Неужели это ваше последнее слово?

— Да… да… Да!.. Я уже сказала… Никогда не просите… Забудьте все… если хотите сохранить мою дружбу… Я вас возненавижу, если вы еще раз заикнетесь о каких-то ваших правах… Я свободна… Понимаете?

— Я не требую… я только умоляю… Неужели из жалости…

— Молчите!.. Молчите!.. Не унижайтесь напрасно…

Охнув, Вера хватается за голову. Заткнув уши, она пригибается пылающим лицом к своим коленям. Словно хочет укрыться от настигшего ее удара.

Когда она поднимает голову, все тихо за оградой. Только издали доносится глухой стук отъезжающего экипажа.

Вера заперлась наверху. От ужина она отказалась. Горько плачет, лежа в постели. Она не пошла проститься с матерью.

Надежда Васильевна вспоминает об этом уже за полночь.

Она сама не ужинала, долго бегала по дорожкам сада, вспоминая эту тяжелую сцену… Каков?! Уехал, не простившись? Ну что ж?.. Если эти отношения ему дороже ее дружбы и привязанности, он может не возвращаться… Таким он ей ненавистен… Лучше не видеться.

Но гнев ее стихает, а тревога и раскаяние растут. Это надо было сказать мягче. Надо было облегчить ему ужасную правду… Зачем она так вспылила?.. Ах, эти глупые упреки в измене! Эти нелепые слова о каких-то правах…

Теперь они не увидятся. Завтра в шесть утра она уже будет в пути. Напишет ему с дороги… Все обойдется как-нибудь.

Она входит в дом, где Поля и Аннушка спешно укладывают ее сундуки.

«Верочка», — вдруг вспоминает она. Который час?

Уже заснула… Как заснула?.. Не простившись? Не может быть!

Надежда Васильевна спешит наверх. Она никогда не ляжет, не перекрестив Веру на ночь.

Вера слышит ее шаги и притворяется спящей.

Долго глядит Надежда Васильевна на прозрачное личико, на тень ресниц… Точно мертвая… Даже не дышит… Тихонько касается она губами ее лба и крестит ее, шепча молитвы… Пусть спит! И будить ее не надо… Когда Верочка встанет, она будет уже далеко.

На заре Вера открывает глаза.

Она прислушивается к тихой возне в доме, к громкому шепоту и быстрым шагам. Слышит мелодичное звяканье ложек в столовой. Это мамочка пьет чай. Сейчас уедет…

Ах, если б она ничего не видела вчера, ничего не слышала, если б не случилось это ужасное, чего нельзя ни забыть; ни вычеркнуть, — как быстро вскочила бы она и, накинув блузу, выбежала бы в столовую!.. Ведь мамочка уезжает. Целый месяц она не увидит ее.