Иго любви

На одной из станций, пока Аннушка готовила обед, Надежда Васильевна прилегла в одной из комнат на диване, подложив под голову думку. Тут же в ободранном кресле задремал Микульский.

На дворе стоял жаркий полдень, но от закрытых ставен в полутемной комнате было прохладно. На пол из щели ставни упал золотой луч и зайчиком заиграл на графине с водой. Где-то стонала муха в сетях паука. За окном раскинулось поле, дальше чернел бор.

Если б скрыться туда вдвоем! Хоть на миг побыть наедине…

Словно обожгла ее эта мысль. Она открыла глаза, поправила «думку», оперлась на локоть и прислушалась.

На дворе звучали голоса. О чем-то спорили, смеялись… Всегда смеются — счастливые!.. А где он? Не с ними ли?.. Хохочет Касаткина… Вызывающе, задорно… Когда кокетничает с Хлудовым, она всегда смеется именно так.

Заныло сердце, как больной зуб. Встать, поглядеть, там ли он?.. Она уже спустила ноги.

— М… м… по-ра? — сквозь дремоту заворчал Микульский.

Нет! Она не пойдет… Никому не выдаст своей муки. Не надо унижаться.

Стиснув зубы, она легла лицом к стене и смотрела полными слез глазами на выцветшие обои. Микульский мирно всхрапывал, откинув голову и открыв рот. Счастливый… Она давно потеряла сон.

Тихо стукнули в дверь.

Кто, кроме него, может так вкрадчиво стучать?

Она опять спустила ноги, оправила юбку, большими глазами глядя на дверь.

— Войдите, — хрипло произнесла она.

Вошел Хлудов и подал ей букет из ландышей.

— Ах, прелесть! Откуда?..

— Тут рядом лес… Простите, что разбудил вас…

— Нет, я не спала… Спасибо, голубчик!

Аромат опьянял. Он словно подарил ей с этими ландышами целый мир надежд и обещаний.

Он стоял перед нею почтительный и нежный. Настоящий паж.

— До чего я любила рвать ландыши! — сказала она трепетным голосом и погладила себя по горячим щекам росистыми колокольчиками.

Он переложил шляпу из руки в другую и изменился в лице.

— Я хотел просить… если это не дерзко… Быть может, мы дошли бы до леса… здесь близко… Так много ландышей!

Голос его замер.

Она встала, выпрямившись. Он невольно опустил веки под ее взглядом.

Она колебалась только одну секунду. Порывисто подошла к Микульскому.

— Вставай, старик! Пойдем в лес рвать ландыши… К обеду вернемся…

Микульского разморило, и ему было не до идиллий.

— Ох, красавица, избавь! В сон клонит. Клопы заели ночью в избе.

Он зевнул и, как ребенок, потер глаза кулаком.

— А! И паж тут? Вот он тебя проводит, а я до обеда сосну.

Надежда Васильевна смущенно глянула на Хлудова и встретила его горячий взгляд В нем была мольба, почти приказание. Она не могла ослушаться.

Они вышли с крыльца станции. Их никто не видел. Все сидели на дворе, в тени.

Стыд залил румянцем лицо Надежды Васильевны.

А!.. Пусть смеются! От судьбы не уйдешь.

Лес был шагах в трехстах, сейчас за полем. Полуденное солнце палило. Надежда Васильевна шла без зонтика.

— Куда вы? Сейчас обед поспеет! — крикнул кто-то вдогонку.

Вздрогнув, они остановились. Это кричала «простушка» Миловидова. Вместе с любовником своим она вбежала в комнату и распахнула ставни.

Доронин толкнул подругу в бок и прыснул, закрыв рот ладонью.

— Чего мешаешь? Черт с младенцем связался…

— Ха… ха!.. Помчались… Вот бесстыжая!

— А в морду хочешь, дон Диего? — вдруг спросил Микульский, открывая один глаз и косясь им на «премьера». — Не задумаюсь зубы вышибить. Это что? (Он показал огромный волосатый кулак.) Кто Наденьку обидит, тот мне врагом будет… И вы это себе, сударыня, на носу зарубите…

— Удив-ви-тель-но страшно! — пропела Миловидова, раздув ноздри. Но быстро вылетела из комнаты.

Они в лесу.

После перехода под палящим солнцем они точно в воду окунулись. Такая сладкая свежесть обняла их под густыми соснами. Пятна зеленого золота дрожали на кудрявых папоротниках, блуждали по вязкой земле, усыпанной иглами. Опьяняюще пахло нагретой хвоей… Мерно и печально стучал вдалеке дятел, и откуда-то доносился сладкий аромат невидимых ландышей.

Как на ладони виден был отсюда постоялый двор, за ним деревня. Горели на солнце стекла запертых окон, а здесь, за мохнатыми лапами елей, их никто не видел. Они были одни. Они были вдвоем.

Остановились и взглянули в глаза друг другу, и у обоих вырвался вздох облегчения. Наконец!..

Но миг опьянения прошел. По крайней мере, для нее, еще владевшей собою. Смех Миловидовой звучал в ушах.

Она взглядом умоляла его продлить это мгновение, пока не перейден предел. Но его глаза влекли ее дальше, молили переступить его. Невольно протянул он к ней руки, не отрываясь глазами от ее губ и глаз; глазами целуя несчетно все ее лицо. И она закрыла веки, обессиленная, покоренная. Его рука жгла ее руку. Она чувствовала трепет его тела. И неудержимая дрожь охватила ее.

Внезапно она расслышала его бессвязный шепот:

— Всю жизнь любил… Буду любить вечно… до смерти… Скажите одно слово… и умру. Ваш… всеми мыслями, всей душой… Королева моя, не смейтесь! Не отталкивайте!.. Позвольте мне вас любить!

Наконец! Он его сказал, это слово, которого она ждала и боялась. Заколдованный круг распался. И перед нею лежат два пути. С ним и без него.