Иголка в стоге сена

— С какой радости?

— Я могу быть тебе полезен…

— Нам с Чуприной он то же самое говорил! — презрительно фыркнул казак. — Обещал сокровища, зарытые где-то в лесах!..

— Нет, Бутурлин, тебе я золото предлагать не стану, — отрицательно помотал головой душегуб, — знаю, что не возьмешь! Но могу предложить другое… Нечто более ценное для тебя…

…Поклянись, что отпустишь меня с миром, и я расскажу, кто подстроил убийство Корибута и для чего…

…Что же ты молчишь? Не хочешь узнать правду?.. Или сомневаешься, что Воевода тебе поверит? Так я могу все рассказать при его племяннике. Уж в его-то словах он не усомнится! Ну, ответь что-нибудь, не молчи!

— Ты знаешь, что я не могу тебя отпустить, — сурово сдвинул брови Дмитрий, — не могу и не хочу! Ты должен заплатить за невинную кровь, пролитую тобой. И не только Князя. Всех, кого ты заживо сжег, зарезал, замучил!

— Ишь, чего вспомнил! — зло ощерился Волкич. — Невинную кровь! Невинной крови не бывает, боярин! За каждой живой душонкой вереницей грехи тянутся, и кого ни угости топором промеж глаз — за дело накажешь! Кого — за жадность, кого — за предательство, кого — за гордыню!..

…Да и можешь ли ты, Бутурлин, быть мне судьей? Мы ведь с тобой одному Владыке служили, по его наказу в походы шли, по его наказу и убивали! У тебя на руках не меньше людской крови, чем у меня! Вспомни хотя бы Казань!

— Здесь ты прав, на войне и мне убивать приходилось, — согласился Дмитрий, — но сходства меж нами немного. Я врага разил, того, что являлся, дабы отнимать чужие жизни. Но мирный люд мечом не трогал, не насиловал! Девиц в теремах не сжигал!

— И это помнишь! — скривился, как от удара, душегуб. — И я бы не сжигал, если бы семейство той девицы душу мою не растоптало, не оскорбило гордости моей родовой! А все из-за этого! — он мотнул головой, отбрасывая назад прядь волос, прикрывавшую ожог. — Если бы не татарская смола, все было бы по-другому! Все!!!

— Что ж, тебе, и впрямь, досталось, — согласился Дмитрий, впервые при свете дня увидев неприкрытое безобразие бывшего боярина. — Только обожженная плоть — не повод уродовать душу. Тогда, под Казанью, кипящая смола не одного тебя опалила — многих. Но никто, кроме тебя, не пошел на большак убивать и грабить.

Один Господь ведает, что с каждым из нас в сече может статься: кому-то саблей нос снесут, кому-то лицо раздробят буздыханом. Но как дальше жить, каждый сам для себя решает. Кто-то и с изувеченной плотью остается человеком, а кто-то вслед за плотью и душу спешит искалечить.

Меня, боярин, оспа тоже не пощадила, перепахала лицо так, что на всю жизнь следы остались. Однако нет во мне желания злость за это на других срывать!

— Значит, не отпустишь? — прохрипел Волкич, сверля Бутурлина ненавидящим взглядом. — Ладно! От меня пощады тоже не жди! Когда я окажусь в Самборе, то скажу Воеводе, что мы с тобой были в сговоре, потому-то тебе с княжной и удалось ноги с заставы унести!

А еще скажу, что убийство Князя — дело рук Москвы, и что задумка убить его на заставе принадлежит тебе! Я еще много чего расскажу, так что, висеть на дыбе мы с тобой будем рядом!

— Вот так дела, брат! — хмыкнул Газда, переводя взгляд с Волкича на Бутурлина. — Что теперь делать будешь? Ведь эта гадюка, и впрямь, на тебя поклеп возведет, с нее станется!..

— Пусть возводит, — устало вздохнул Дмитрий, — мое дело — доставить его в Самбор, а там пускай Воевода решает, кому верить, кому — нет. Только вас под удар я подставлять не хочу. Посему в обратный путь отправимся мы со шляхтичем, а вы уходите в леса!

— Как же так, брат москаль? — на смуглых щеках Газды заиграли желваки. — Сколько прошли вместе, а теперь хочешь, чтобы мы тебя бросили? Оставили без подмоги?

— Придется оставить, Петр. Вы и так сделали для меня больше, чем я мог надеяться. Но если по пути в Самбор нам встретится Воевода, я едва ли смогу вас от него защитить. Ты и сам это знаешь, так о чем тогда спорить?

— Жаль, брат, что приходится расставаться! — грустно покачал головой Газда. — По сердцу ты мне, да и Туру тоже. А что Чурприна тебя невзлюбил, так Бог с ним, с Чуприной!

— Это мне жаль, что не смогу отблагодарить вас за помощь, — печально улыбнулся Дмитрий. — Скажите хоть имена ваши…

— Чтобы знать, кому свечи за здравие ставить? — закончил за него, усмехаясь в седые усы, Тур. — Это можно! Газду, ты уж знаешь, Петром кличут, меня — как и деда моего, Василием. А вот его — Тур кивнул в сторону, Чуприны — батюшка Акакием нарек!

Чуприна, по-видимому, не любивший свое имя, зарделся до корней волос, но промолчал.

— Не печалься, что не можешь нас отблагодарить, — продолжал Тур, — мы в накладе не останемся! У Волкича был бочонок с золотишком, так мы его себе возьмем. Убиенным оно уже ни к чему, а нам пригодится. Не Воеводе же его отдавать!

— Сие дело вашей совести, и я вам не указчик… — покачал головой Дмитрий. — Только вот не знаю, принесет ли сие золото вам счастье. На нем ведь кровь людская…

— Ну, не мы ее проливали, — слегка смутился казак, — а что до золота, то, поверь, оно пойдет на благое дело!