Потом было тихое журчание и тёплые прикосновения к истерзанному исхудавшему телу, похожие на касания солнечных лучиков. Что это, может быть, переход, о котором говорили приметы накануне последней сечи, уже состоялся, и душа его в божественном Ирии? Но почему ничего не видно, только звук текущей воды и тёплое прикосновение? Но переход точно состоялся, он чувствует себя другим, совсем другим. Он не ощущает себя более воином. Кто же он теперь, и где находится? Вода журчит совсем рядом… Он с великим трудом переходил в явь, будто суконная нить через тонкое игольное ушко. Часть его навсегда осталась в нави, а другая часть вместе с волшебной водой медленно перетекала в мир живых. Даже не открывая очей, чувствуется, какая она быстрая и звонкая, прозрачная и живая… Сварожья Живая Вода, текущая с небес на землю, наполняющая своей силой всё сущее… В душе что-то встрепенулось и появилось жажда. Так хочется пить… нужно попробовать дотянуться до живого звучания струй, пить… Тело было слишком слабым и коснуться звенящей струи не получилось. Но его страстное желание, кажется, кто-то услышал, и в опалённые жаждой уста влил пару глотков, холодных и чистых. Он впервые воспринял живую воду и внутренне поблагодарил. А ещё через мгновение ощутил небывалое блаженство. Единственное око его с великим трудом открылось и бывший воин узрел себя лежащим в лесном ручейке, где прохладные струи обтекали немощное тело, а сверху склонялись белоствольные, светлые, как первый снег, берёзы. Его уложили так, что голова не была погружена в воду. Искалеченное тело отозвалось на живительную силу воды и мощь столпившихся над ним дерев, и эта светлая сила незримыми медовыми каплями просачивалась в него. В своей прежней воинской жизни, когда его звали Борич, он тоже понимал знаки воды, дерев и ветра, но сейчас это было совсем по-другому. Меж ним, водой, лесом и ветром будто убрали какой-то ворожбой невидимую стену, и он теперь чуял их, почти как свои руки и ноги. Он подивился сей дивной чистоте и правде земной волшебной силы. Захотелось поделиться этими ощущениями с другими. «Если я выживу, если вода позволит мне обрести её живу, то я всю оставшуюся жизнь буду служить извечному Истоку и нести его силу людям, которые, как и я сейчас, в ней так нуждаются!» – дал сам себе зарок бывший воин.
Княгиня Ольга, сидя в тени под сводчатой аркой своего нового терема и занимаясь вышивкой белого платка на пяльцах, издали наблюдала, как трёхлетний Святослав на лужайке сражается деревянным мечом со своим кормильцем и наставником Асмундом.
Люд киевский возгневался коварством древлян, казнивших Игоря страшной казнью, повсюду зазвучали призывы праведной мести и наказания злых искоростенцев.
Немедля поспешили в Новгородчину княжеские охоронцы, чтобы доставить в Киев малолетнего княжеского наследника Святослава.
К весне они благополучно прибыли. Теперь вместе с ним, воеводой Свенельдом и Киевской дружиной, пылающая жаждой мести княгиня Ольга собиралась идти на Искоростень.
Все недавние ужасные события скрашивались возвращением сына из дальней Новгородчины. Теперь она может быть с ним, ласкать, гладить по голове, прижимать к себе и не чувствовать себя такой несчастной и одинокой. Правда, всё время находиться с сыном не получается, – большую часть времени и внимания забирает опека Асмунда. Ольга поначалу воспротивилась опасным забавам с мечами да копьями, пусть и деревянными, да на защиту Асмунда встал Свенельд. Он холодно и веско образумил её краткими словами: «От сих «забав» будет зависеть жизнь твоего сына!» И Ольга, скрепя сердце, смирилась с мужским воспитанием ненаглядного чада. А тут ещё против древлян с ним идти, каково оно будет?
Стараясь отвлечься вышиванием и погрузившись в подсчёт крестиков на узоре, она не сразу обратила внимание на крепко припадающего на одну ногу скособоченного человека, неспешно двигавшегося по берегу реки. Неизвестный муж поглядел на Святослава с наставником, а потом мельком взглянул на княгиню. Однако от этого мимолётного взора Ольга невольно вздрогнула: лик калеки был обезображен жутким шрамом, который тянулся от самого уха. Одно око отсутствовало напрочь, а на руке вместо некоторых пальцев виднелись обрубки.
Словно почуяв, насколько он здесь чужой и лишний, скособоченный незнакомец поспешил удалиться вверх по течению реки.
– Кто это? – спросила у охоронца, застыв с шитьём в руках, княгиня.
– Это Водослав, мельник. Мельницу заброшенную обновил тут недалече, в дне пути, теперь брашно и крупу мелет, окрестный люд рад, дело ведь нужное…
– Страшный он, аж мороз по коже побежал, – передёрнула плечами Ольга.
– То только с виду, а в душе он добрый. Рекут, не только тонкую муку делает, но и людей от хвори избавляет, и даже судьбу многим предсказывает.
Слова охоронца несколько успокоили княгиню, однако чувство нежданно нахлынувшего страха затаилось где-то внутри.
А ночью во сне она узрела окровавленного Игоря с мёртвыми остекленевшими очами, идущего прямо к ней с вытянутыми руками.