Игорь Северянин

Никем не превзойдённый мастер.
Великий ритор и мудрец.
Светило ледовитой страсти.
Ловец всех мыслей, всех сердец.
.........................................................
В нём фокус всех цветов и светов
И ясной мысли торжество.
Он — президент среди поэтов.
Мой царский голос — за него.

В последних строках отразилось воспоминание о дарственной надписи Игоря Северянина на одной из ранних брошюр (1912):

«Господину Президенту республики “Поэзия ”

изнеможённый наследник сожжённого короля».

Кроме того, речь идёт о создании в Москве в конце 1918 года Всероссийского союза поэтов, председателем которого был избран Валерий Яковлевич Брюсов. Возможно, Северянин как король поэтов голосует за его избрание заочно.

Ответил ли Брюсов на последние письма Северянина — неизвестно. Но в обзорной статье «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии» (1922) он заключал:

«Северянин чрезвычайно быстро “исписался”, довёл, постоянно повторяясь, своеобразие некоторых своих приёмов до шаблона, развил в позднейших стихах недостаток своей поэзии до крайности, утратив её достоинства, стал приторным и жеманным и сузил темы своих “поэз” до маленького круга, где господствовало “быстро-темпное упоение”, восклицания “Вы такая эстетная” и т. д., салонный эротизм и чуждый жизни эстетизм».

Когда же стало известно о смерти Брюсова, поэт отдал ему дань в стихотворении «На смерть Валерия Брюсова», где возмутился резкими выпадами эмигрантской прессы:

Как жалки ваши шиканья и свист
Над мертвецом, бессмертием согретым:
Ведь этот «богохульный коммунист»
Был в творчестве божественным поэтом!..

Неудивительно, что в последнем посвящённом Брюсову сонете «Брюсов» (1926) Северянин называет своего старшего наставника «честолюбцем суховатым». Но вскоре всё же пишет воспоминания о Брюсове, в которых отдаёт должное этому Поэту.

«Ты говоришь своё — и за меня!»

В течение трёх дней, 9—11 июля 1920 года, Игорь Северянин встречался в Таллине с Константином Бальмонтом, который находился в карантине перед отъездом в Париж. Получив благоприятный ответ из Франции, готовой его принять, Бальмонт был вынужден ждать транзитную визу от Германии и провести здесь месяц до очередного рейса в Штеттин. В первые же дни произошла встреча поэтов. Что притягивало в этом странном одиноком человеке Бальмонта? Почему самолюбивый и горделивый Бальмонт так дорожил встречей с поэтом: «И будем петь и будем светло-весёлыми». Вероятно, это было естественное сродство, ненужное, даже неприятное в дореволюционные годы (в сборнике «Соловей» есть стихотворение «Я не люблю Бальмонта стих»), в эстонской заброшенности оно сразу же сблизило поэтов, уничтожив разницу в возрасте и положении.

Это было свидание с прекрасным прошлым, и Северянин облёк свои впечатления в «твёрдую форму» сонета:

В гирляндах из ронделей и квинтин,
Опьянены друг другом и собою
В столице Eesti, брат мой Константин,
На три восхода встретились с тобою.

Капризничало сизо-голубою
Своей волною море. Серпантин
Поэз опутал нас. Твой «карантин»
Мы развлекли весёлою гульбою...

Так ты воскрес. Так ты покинул склеп,
Чтоб пить вино, курить табак, есть хлеб,
Чтоб петь, творить и мыслить бесконтрольно.

Ты снова весь пылаешь, весь паришь
И едешь, как на родину, в Париж,
Забыв свой плен, опять зажить корольно.

Они зеркально отражали общую поэзию и судьбу друг друга: «своё — и за меня!». Даже пожелание «зажить корольно» напоминало попытку Северянина сохранить свой статус. О памятной встрече с «созвонным» Игорем Северяниным Константин Бальмонт написал через шесть лет — 17 февраля 1927 года в посвящённом ему стихотворении: