Читаем Игорь Северянин полностью

В его выступлении принимала участие актриса Ольга Владимировна Гзовская (1889—1962). В газете «Рижский курьер» отмечалось, что Гзовская — «воплощение женских чар. Прелестное лицо и фигура, скульптурные руки, манящий, богатый интонациями голос, разнообразие и редкая пластичность движений. Природные данные соединились с отличной техникой... Так же выразительно передаёт О. Гзовская и поэзу Северянина “Пляска Мая”».

Михаил Айзенштадт-Железнов посвятил сонет «Игорю-Северянину»:

Мы будем ждать. И пусть темно кругом,Пусть ночь нависла, как немая тайна, —Забудемся язвительностью Heine,Иль гибким северянинским стихом...

Нельзя не отметить особую роль русской газеты «Сегодня», выходившей в Риге в 1919—1940 годах, в популяризации творчества Северянина. Здесь печатались информации, рецензии, статьи о поэте, прежде всего написанные Петром Пильским обширные очерки и благожелательные интервью. Северянин публиковался в газете 185 раз и ценил такую возможность сотрудничества не только с материальной, но и с творческой стороны: других подобных изданий у него не было. Не просто складывалась ситуация в начале 1930-х годов, когда экономический кризис резко сократил возможности издателей.

Редактор газеты «Сегодня» Михаил Мильруд обращался к поэту: «Очень пали объявления в газете и начинает сокращаться тираж. Всё это вынуждает наше издательство пойти на сокращение расходов. <...> Сейчас это сокращение касается и Вас. С 1 мая с. г. мы вынуждены будем прекратить Вам уплату жалованья. Это не значит, что мы хотим сокращения Вашей работы у нас, по-прежнему мы очень рады будем возможности печатать Ваши стихи, но они будут оплачиваться построчно».

Однако в письмах Северянина Мильруду всё чаще сквозят обида и горечь: «Я полагал, что смогу что-либо заработать, о чём и писал Вам неоднократно, но, видимо, редакция попросту не находит нужным с этим считаться, т. к. нельзя же допустить, что всё мною присылаемое никуда не годится. Конечно, бедность, — хотя бы по политическим причинам, обязывает даже именитых людей быть весьма скромными и сдержанными, но всё же она не может никому дать права систематически себя оскорблять. Как бы ни были посредственны мои статьи, я не допускаю мысли, чтобы они могли опозорить страницы периодического издания».

Первые выступления в Литве также принесли доброжелательные отклики (подпись: «А. Панин»):

«...Читает свои стихи Игорь Северянин великолепно. И его речитатив без музыки это и есть то правильное скандирование, которое признавала древняя поэзия... Ковно приняла молодого поэта тепло. Театр был полон, и публика с удовольствием слушала и самого автора, и прекрасную передатчицу его стихов г-жу Балькис-Савскую. Красивый, певучий голосок и милая интимная манера передавать нюансы наивных строчек только подчёркивали нежность и певучесть некоторых строф.

Музыкальная часть поэзоконцерта была обставлена очень недурно. Г. Брауэр хороший музыкант и ещё лучший техник. <...> Г. Ульману предстоит безусловно блестящая карьера хорошего опытного певца. <...> В общем весь вечер оставил очень хорошее впечатление. Чувствуется не “халтура” наскоро собранной проезжей группы, а милая интимная программа, чего так давно уже были лишены кавинчане».

Северянин выступал и в Шяуляе, в театре «Фантазия» вместе с Марией Домбровской (Балькис Савской), артистом Итальянской оперы С. М. Ульманом и профессором А. Брауэром. Позже, под рубрикой «Театр и музыка», печаталась информация «К вечеру Игоря Северянина» (подпись «Г. К.»):

«Во вторник 30 сентября выступает в Вильне Игорь Васильевич Северянин, один из тех немногих поэтов, талант которых озаряет современную поэзию. Авторские вечера всегда представляли громадный интерес для той части интеллигенции, которая чувствует поэзию в стихах, передаваемых к тому же самим поэтом. Тот, кто хочет увидеть, услышать и узнать поэта, не может пройти мимо этого вечера. Игорь Северянин у нас — редчайший гость, и его поэзовечера — большое явление в нашей художественно-культурной жизни».

Об этом концерте в Вильно в 1924 году на пути из Варшавы сообщалось в газете: «В настоящее время поэт приводит в порядок для печати две своих новых книги. Это повести в стихах. Одна — “Роса оранжевого часа”, другая — “Колокола собора чувств”. Обе книги — это истории жизни поэта.

Игорь Северянин очень интересен на своих поэзоконцертах. Он читает свои стихи очень оригинально, красиво, создаёт большое настроение. Он как будто бы поёт свои стихи. Сам Северянин объясняет, что так и надо читать стихи, ибо в каждом хорошем поэтическом стихотворении живёт музыка. И надо уметь извлечь из каждого стиха эту мелодию музыки.

И. Северянин выступает в Вильне только в одном вечере».

Более подробно о предстоящем вечере рассказано в другой газете:

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное