А за Кощеем и за Велесом могучимы –
Прощаемся с кикиморой – Мареной, белою зимою,
За ней-то Новый год с весною наступает.
Так прославляем мы отцов и матерей извечныих,
Они сопряталися во былинныих преданиях
От византийских полчищ с Дáсуни пришедшиих.
Они во сказках одевалися в одежды богатырские,
А мы хранили их в сердцах, храним в обрядах русскиих.
Он молодец да Игорь свет Всеславьевич не мешкался,
Он целовал-то девушку во губы алые,
И предлагал он Лелюшке Сварожичне
Ведь дружбу крепкую, ведь дружбу полюбовную.
А й соглашалася она да Лелюшка-прелестница,
А и потом ходили вечерочками они гуляти
Под дивным месяцем во тополином парке-садике,
Вздыхати, целоватися и миловатися.
В один из вечеров он Игорь свет Всеславьевич
Поосторожненько да воспрошает ненавязчиво:
- Сударыня нунь Лелюшка-разлапушка!
А мы-то ходим, мы гуляем в парке-садике,
Вздыхаем и целуемся, и любоваемся –
А всё грустиночка не сходит со твоих очей,
А неземное всё томленье кроется в груди твоей…
Ой ты скажи-поведай мне печаль-кручинушку!
А ль я не мил тебе, красавица? А ль не пригож?
Как отвечает-раскрывает Леля дочь Сварожична печалюшку:
- Да ай же разудалый Игорь свет Всеславьевич!
А ты и мил мне, и пригож, любимый сокол ясный!
То грусть моя по святорусской по судьбинушке несчастной, По сказочным родителям – отцу Сварогу, Ладе-матушке.
А нынче-то ни радости, ни просьб они не слышати,
А ни подарочков, ни угощений боги русские не ведати.
Да знает-чует же сердечко – закатилось горюшко
Во тот ли Ирий, в то местечушко отчизное.
Вдруг вспомнил Игорь свет Всеславьевич второй-ка сон, Он туточки рассказывает Лелюшке да ясновидице:
7
Как второй-то раз летел млад Финист Ясный Сокол
Сквозь лихую непогодушку злосчастную
Надо синим морем-Окияном беспокойныим
А ко тым высокиим кряжам Рипейскиим
Через тую огненну небесну Ра-реку
Ко тому ли черн-хлад камушку Алатырю.
Подлетал он, Финист, светлой молнией
И садился он меж ручейков зловонныих,
А й глядел вокруг себя на таково-то зрелище:
Во былом саду на выжженых лугах,
А й во тых ли буреломах непроходныих,
А й во тых ли буераках непролазных
Как случился страшный, беспощадный бой.
Бьется птица вещая свят Матерь Сва
Со Змеиным Чудищем, Звериныим.
Оно Чудище крутое, всё о трех главах,
Каждая глава сама себе рычит-пыхтит
А и хáйлища раззёвыват глубинные,
Выпускат из тых бездонных пропастей:
Как срединная-то голова – столб пламени,
Как втора-то голова – удушлив дым,
Как и третья-то плюёт слюною ядовитою.
А и всё-то Чудище противно-безобразное,
Когтями цепкими скребет оно землицу русскую,
Да текут по тем оврагам метастазы гнойные,
Оны ползут да окружают птицу вещею,
А и хотят во пóлон взяти Матерь Сва.
А уж она одним крылом-то отбивается.
Как ведь друго крыло да кровью обливается.
И говорит она по-человечьи слабым голосом:
- Уж ты ой еси, млад Финист Ясный Сокол!
А й повадилось к нам Чудище Звериное-Змеиное.
Оно русских-то богов сном мертвым усыпило,
Заколодовало василисков, грифонов.
Полонило сорока царей и со царевичем,
Сорока князей и со князевичем,
Сорока могучих витязей и мудрых же волхвов.
Оно хочет разорити сад-то райский,
Оно жаждет погубити святорусский мир.
Уж ты ой еси да Финист Ясный Сокол!
Ты лети скорым - скоро да обвернися,
Обернися русским нунь богатырём.
Ты сразися с ненасытною Змеёю,
Ты убей её, проклятую, да уничтожь!
Встрепенулся Финист Ясный Сокол,
Поднимался он во чёрно поднебесье,
А й клевал он Чудище по головам немножечко,
А и бил погано Чудище во брюхо смрадное.
Развернулся тут исчадный Зверь, он повернулся,
Дунул-прыснул он столбом-то огненным,
Падал Финист Ясный Сокол на побоище,
Взмахивал крылами опаленными…
8
И вот однажды во училище-коллéдже медицинскоем
Да приключилася дурна история, нечестная.
Принесли-ка в ученические стены – от стыпендию
И роздали же слегка по группам нескольким,
Остальные-то деньжата – в сейф, до утречка.
А на утро открывали – нету денежек!
Умыкнули семь тыщенок рубликов студенческих.
Да как тут все и зашумели, и забегали,
А и кого подозревать? Кого ловить-хватать?
Тáк вот день пришел и приволок беду с собой,
А заодно – майора-следака из части оперной.
Он по отделу внутренней секреции силен-то был,
Онко Онкович-то Раков он смекалист был.
Повелевал-ка всем писать записки обязательны:
Кто, где, во сколько, почему существовал в тот день, И не заметил ли чего такого необычного.
Все алиби писали – и студенты, и учителя,
Директорша, завхоз, уборщица…
И все сдавали-то записочки майору Ракову.
Долго ли, коротко ли времецко бежало,
Вот получает Игорь сын Всеславьевич повесточку.
В повестке-ярлычке да таково посланьице:
«Извольте, дескать, Игорь сын Всеславьевич,
Явиться ко тому ко следаку О. Ракову
Такого-то числа, такого года
Во кабинет отдела внутренней секреции».
Глядит удалый молодец, что делать нечего,
Когда по утру ясна зорька занималася,
А и студентики гурьбой пошаркали в колледж,
Идет он, с замираньем сердца, Игорь свет Всеславьевич, В назначен срок приходит в ментовской отдел.
Заходит во пигментный кабинетик, здоровкается и садится нá стул.
И тут рассматриват он логово ищеек узаконистых.
Висят на стеночке Балканский полуостров,
Большие круглые часы, эзотеричный календарик,