Игра

— Дюк. Нет, Дюк, нет, нет, мой милый мальчик…

В эту самую секунду, когда кажется, что сердце разрывается на куски, она пытается разобраться, что, черт возьми, произошло. Это нелегко сделать, если не можешь повернуться к нему в поисках подсказок. Все, что она помнит — как сделала первый шаг на лужайку в одних носках и увидела кровь. Невозможное количество крови, словно роса забрызгала зелень вокруг. Как немецкая овчарка, закрытая в маленьком, но заросшем саду, защищенном от детей двухметровым забором, могла истечь кровью до смерти, было выше ее понимания.

Он мог что-то съесть? Выкопал в конце концов что-то из земли, что в клочья разорвало его внутренности, как нож разрезает ткань? От представившейся картины тошнота подступает к горлу, и Сара шарит по карманам в поисках телефона.

Ветеринарной «неотложке» звонить, конечно, уже поздно. Значит, придется звонить Нилу, но даже мысль о звонке мужу приводит ее в ужас. Еще ужаснее осознавать то, что это правда: последнее, что ей сейчас нужно, — это шквал обвинений вдобавок к душевным терзаниям и чувству вины.

До того, как Сара успевает что-нибудь сделать, она обнаруживает, что ее ждет непрочитанное сообщение. Сара всхлипывает, вытирая слезы и пытаясь разобрать слова на экране.

Прочитав половину, она трясет головой, чтобы прогнать туман, и начинает сначала, но ничего не понимает. Только когда она дочитывает последние слова «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ИГРУ. ТВОЯ ИГРА ТОЛЬКО ЧТО НАЧАЛАСЬ», до нее наконец доходит, как надрывно плачет в доме Арчи.

Он правда плачет. Достаточно громко, чтобы разбудить мертвого — как любил говорить дедушка Сары.

Так почему же Ханна до сих пор не отправилась на поиски своей мамы?

По всему телу Сары пробегает такой холод, какого она не испытывала никогда в жизни. Руки становятся липкими настолько, что пластырь с Золушкой соскальзывает с пальца. Она оглядывается на дверь в дом. Почему-то он кажется более пустым, чем когда-либо прежде. Если не считать пола в коридоре. С такого расстояния кажется, что земля попала на него с перекопанной клумбы, но Сара отскребла каждый сантиметр плитки после вчерашнего инцидента с Дюком. Если бы она не понимала, что это невозможно, она бы почти поверила, что кто-то побывал в помещении, пока она валялась в отключке на лужайке. Кто-то бесшумный и смертоносный.

— Ханна? — выдавливает она слабо. — Ханна, пока не выходи сюда, ладно, милая?

Хорошая мысль. Последнее, что нужно сейчас Ханне — выйти и заметить своего любимого пса лежащим мертвым среди зарослей сорняков.

Так почему же в глубине души Саре больше всего на свете хочется увидеть свою дочь на пороге?

Сара вновь смотрит на странное сообщение в телефоне, беспомощно наблюдая, как загружается прикрепленное изображение.

То, что она чувствует потом, очень похоже на отключку из-за ее приступов гемофобии.

Такая же кратковременная невесомость, сюрреалистический отрыв от реальности. Это, откровенно говоря, абсурд.

На фотографии Ханна, одетая в ту же одежду, которую надевала на нее Сара этим утром, только она не в гостиной. Она сидит на замызганных одеялах на заднем сиденье незнакомой машины, что невозможно. Не может она находиться в двух местах одновременно. У нее на коленях лежит закрытая диснеевская книжка-раскраска с нераспечатанными восковыми мелками, прикрепленными к обложке, но девочка, похожая на Ханну, настороженно смотрит в камеру или на того, кто за ней находится. Без подходящего автокресла ремень опасно высоко обмотан у нее вокруг шеи. Сара замечает, что у девочки на фото нет обуви, и ненадолго задумывается, как ей удалось добраться до машины, не испачкав белые носочки. Странное, бессмысленное рассуждение.

Затем блаженство шока проходит, оставляя ее один на один с жестокой реальностью, и Сара Маллиган начинает кричать.

14 Четвертый игрок

— Эй! Cinq euros![6]

Ной, уже шагнувший одной ногой из такси, оборачивается и смотрит на водителя, который хмурится и протягивает к нему раскрытую ладонь. Ной понимает, что должен что-то сделать, но еще секунду стоит в оцепенении, силясь вспомнить, что именно.

— Tu comprends Français?[7]— кричит водитель. — Пять! Пять евро!

— Ох! — Ной отнимает телефон от уха и достает из кармана пальто пачку скомканных бумажек. Рука у него дрожит так сильно, что яркие банкноты рассыпаются на заднем сиденье, а среди мятых евро в свете тусклой лампы в салоне машины мелькают маленькие прозрачные полиэтиленовые пакетики с грязно-бежевым порошком. Ной краснеет, собирает свои порционные пакетики и с мольбой в глазах сует десятку шокированному водителю.

Чаевые никак не улучшают настроение мужчины. Как только Ной выходит из машины, водитель опускает стекло и с отвращением выплевывает:

— Putain de dealer![8] — И срывается с места.

На противоположной стороне дороги неоновая вывеска Harry’s New York Bar яростно полыхает на фоне ночи. К счастью, ругательств водителя не слышат ни курильщики на входе, ни швейцар.