Игра

Ветер шевелит мои волосы и заставляет их трепыхаться, как напуганная птица. Я даже не взяла парку, когда выбежала из дома. Я в красном свитере, леггинсах и сапогах, и мороз пробирает меня до легких. Я даже представить не могу, как холодно Ти-Джею: он в одной тонкой футболке. Его легкое тело может попросту сдуть сильный порыв ветра. И, судя по быстро крутящимся в воздухе снежным хлопьям, такой порыв может случиться в любую секунду.

– Ладно, – слабо говорю я. – Ладно. Раз ты не спускаешься, то я поднимусь к тебе сама.

– Деми, не подходи. – Плечи Ти-Джея складываются в напряженную линию. – Серьезно. Я прыгну.

Я сжимаю зубы – от страха, а не от злости – и еще ближе придвигаюсь к карнизу.

– Я не хочу, чтобы ты прыгал, – говорю я ему, пока мое сердце отбивает о грудную клетку сумасшедший ритм. – Сначала я хочу с тобой поговорить. А потом мы обсудим, что будем делать дальше.

– Нам не о чем разговаривать. Иди обратно к своему новому парню.

Я подхожу к карнизу. Меня едва не выворачивает, когда я замечаю на бетоне тонкий слой инея. По крайней мере, я надеюсь, что это иней, а не толстый лед.

– То есть в этом все и дело? – тихо спрашиваю я. – Во мне и Хантере?

– Да, я стою здесь, готовый прыгнуть насмерть, из-за тебя и Хантера. Господи, Деми! Как же ты, мать твою, зациклена на себе!

Меня передергивает. Я глотаю морозный воздух и ставлю одну ногу на карниз. Она скользит. Мать твою, это все-таки лед. О боже. Что, черт возьми, я делаю?

Спасаю своего друга. Ему нужна помощь.

Да. Ти-Джею нужна помощь.

Я делаю еще один вдох.

Со второй попытки мне удается подняться. И вот я стою рядом с ним и непонятно зачем смотрю вниз, и, твою же мать, посмотреть вниз было ужасной идеей.

Меня накрывает волна головокружения. Я вдыхаю. И выдыхаю. Я заставляю себя продолжать дышать. Я больше не смотрю вниз. Но изображение уже запечатлелось в моем мозгу. Эта огромная высота, а внизу ни травы, ни кустов. Ничего, кроме тротуара. Дыхание выходит из меня неистовыми белыми клубами. Ничего страшнее я точно не видела.

Но еще страшнее мысль потерять Ти-Джея. Может, я и не слышала раньше его крики о помощи, но я чертовски уверена, что слышу их сейчас.

– Спустись! – кидается он на меня, но в его голосе больше нет гнева. Его заменила тревога. Отчаяние. – Ты можешь пострадать.

– Как и ты. Я не спущусь, пока ты не спустишься.

– Серьезно? Внезапно ты начала обо мне беспокоиться?

– Я всегда о тебе беспокоилась, Ти-Джей. Ты один из моих лучших друзей.

Не смотри опять вниз, Деми. Не…

Я смотрю вниз, и меня чуть не вырывает. Четыре этажа – это сколько, пятнадцать метров? Почему отсюда кажется, что это намного выше? Я никогда не думала, что пятнадцать метров – это охренеть как высоко.

– Один из лучших друзей, – фыркает Ти-Джей. – Ты знаешь, как снисходительно это звучит?

– Когда я называю тебя своим другом? Я знаю тебя с первого курса, Ти-Джей.

– Вот именно! С первого курса! То есть я ждал почти три года, пока ты очнешься и увидишь, какой Нико козел.

Ветер треплет наши волосы. На этот раз я отказываюсь опять посмотреть за карниз.

– А потом ты рассталась с этим засранцем, и я дал тебе время прийти в себя. Я подумал: «Просто потерпи, чувак. Между нами есть связь, и она наконец-то увидит, что было прямо перед ее гребаными глазами три года». – Его лицо искажается от страдания. – Я думал, что ты придешь ко мне после того, как бросишь Нико, а вместо этого ты пошла к хренову придурку-хоккеисту?

Я не защищаю Хантера. Я боюсь, что это спровоцирует Ти-Джея прибегнуть к крайним мерам. Но мягкое замечание я делаю:

– Ты же вроде сказал, что дело не во мне.

– Хорошо, дело в тебе. Не полностью, но частично. Просто я устал быть гребаным невидимкой. Невидимкой для тебя, невидимкой для семьи. Мои родители помешаны на моем брате и его крутой работе в Лондоне, а я для всех просто какое-то дополнение, если обо мне вообще думают. В чем я очень сильно сомневаюсь.

– Это неправда. – Я встречалась однажды с его родителями, и мне показалось, что они очень любят своего сына. Внешность может быть обманчива, я это знаю. Но мое чутье говорит мне, что родителей Ти-Джея охватила бы паника, если бы они узнали, что их сын собирается сейчас сделать.

– Мне кажется, ты себя недооцениваешь, – говорю я ему.

Сирены становятся громче.

Ти-Джей застывает. Он двигает ногой, и я инстинктивно готовлюсь к худшему. Но он выпрямляется, и я чувствую такое головокружительное облегчение, что чуть не теряю контроль над мочевым пузырем и не описываюсь.

Я не сдвинулась ни на сантиметр с тех пор, как сюда взобралась. Я как статуя на этом карнизе. Он шириной полметра, поэтому не то чтобы носки моих ног свисают с края, но мне кажется, как будто я балансирую на скрепке.

– Почему ты никогда не говорил со мной об этом? Что тебе кажется, что тебя игнорируют родители и что ты хуже своего брата. Что ты хочешь… – Умереть. Я не хочу говорить это вслух. Я сильно закусываю изнутри щеку. – Ты же знаешь, что я бы тебя поддержала. Почему ты не попросил о помощи?