– Он пережил это большое приключение, и, хотя его жена развелась с ним из-за того, что он втайне от нее курил, теперь он живет долго и счастливо с горячей медсестрой, которая обтирала его губкой, – с сарказмом говорит Ти-Джей. – Мораль истории: жизнь всегда стоит того, чтобы ее прожить. Хорошая попытка, Деми.
Я безрадостно смеюсь.
– Нет. Он выжил, но у него треснул череп, что привело к субдуральной гематоме. Мой отец прооперировал его, но повреждения были слишком серьезными. Он еще жив, но у него сильно пострадал мозг. Он больше никогда не будет жить нормальной жизнью. О, и у него не видит один глаз, потому что падение повредило глазной нерв. Еще рано говорить о размерах когнитивных повреждений, но папа не питает особых надежд.
Ти-Джей выглядит потрясенным. Он пугающе молчит, и его взгляд приклеен к земле под нами.
Тьму прорезают мигающие красно-синие огни. Луну заслоняют тяжелые облака, и падающий снег ослепляет меня своей белизной на фоне чернильного неба. Несмотря на собравшуюся перед Бристол-Хаусом толпу, кажется, что мы с Ти-Джеем сейчас единственные люди на всем свете.
Мой желудок скручивается узлами, пока я ломаю голову, думая, что еще сказать. Как ему помочь.
– Что ж, – тихо говорю я. – Вот такие дела.
На его лице промелькнула боль.
– Вот такие дела.
40
Я ни хрена не понимаю, что происходит, когда врываюсь в раздевалку. Парни все уже в экипировке. Я один одет не полностью, и мне сейчас абсолютно на это плевать. Отец Деми следует за мной по пятам, шокируя каждого из моих товарищей по команде своим видом. У тренера взлетают брови.
– А это еще кто? – спрашивает он.
– Это отец Деми, – объясняю я. – Доктор Маркус Дэвис.
– Ого, – выпаливает Баки, таращась на нашего гостя. – Вы быстро сюда доехали! Новости появились буквально только что.
– Что вообще происходит? – спрашивает доктор Дэвис, игнорируя всех, кроме единственного взрослого в комнате.
Дженсен протягивает руку.
– Чад Дженсен, и, боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос. У меня есть только размытая фотография на телефоне.
– Это Деми, – говорю я сквозь сжатые зубы.
Доктор Дэвис угрюмо кивает.
– Это моя дочь. Где находится это место? Бристол-Хаус?
– Это общежитие в западном конце кампуса, – объясняет Мэтт. – Идти десять минут, ехать две минуты.
Доктор Дэвис уже у двери.
– Дэвенпорт! – кричит он. – Мне нужно, чтобы ты показал, где это.
Мои ноги не сдвигаются с места. Потому что… команда вот-вот выйдет на лед. Эта игра решит, кто выйдет в финал конференции НХЛ, а оттуда пройдет на национальный турнир. В «Замороженную Четверку».
Но я не могу сейчас играть в хоккей. Моя девушка стоит на чертовой крыше посреди февраля, пытаясь отговорить
Я запускаю обе руки в волосы. У меня дико дрожат пальцы. На мне щитки, хоккейные штаны и носки. А наверху только майка. Налокотники и ошейник беспорядочно вывалены из шкафчика. Нагрудник лежит на скамье.
Жестко сглатывая, я обвожу взглядом комнату. Я вот-вот нарушу каждое правило из руководства капитана.
Я хотел быть хорошим капитаном. Я хотел ставить команду на первое место, поддерживать своих парней, быть терпеливым с ними, следовать всем правилам, которые я собирал с начала сезона. Я обещал себе, что не дам девушкам вмешиваться в хоккей, и вот сейчас я готов вышвырнуть руководство капитана из окна… из-за девушки.
Но у меня просто нет другого выбора. Гарретт, Дин, Логан – думаю, они бы меня поняли. Мне кажется, они бы никогда не поставили спорт выше своих женщин. Так что если моя команда меня возненавидит, то так тому и быть. Я только знаю, что если Деми в беде, то она превыше всего.
– Парни. – У меня жесткий голос. – Простите. Я не могу сегодня играть.
Никто не говорит ни слова.
Чувство вины внутри меня скручивается в желудке в тугой крендель.
– Поверьте, – отчаянно продолжаю я, – я не хочу пропускать эту игру, но даже если бы я сейчас вышел на лед, то стал бы вам только мешать. Мыслями я не здесь, а с Деми. Я не смогу сконцентрироваться, пока не буду знать, что она в безопасности и…
– Она только что взобралась на карниз, – выпаливает Мэтт, приклеенный глазами к экрану телефона.
Доктор Дэвис замирает у двери. Уверен, у него в глазах такой же полнейший ужас, как и у меня.
– Что она сделала? – спрашиваю я. – Что происходит?
– Не знаю. В твите только написано, что теперь на карнизе двое. И все.
У меня так быстро бьется сердце, что я чуть не падаю в обморок. Дрожа, я глотаю воздух и опять запускаю руку в волосы. Я хочу их вырвать.
– Простите, – говорю я своей команде. – Я должен идти.
– Чувак, какого хрена ты извиняешься? – спрашивает Мэтт.
– И какого хрена ты еще здесь? – тянет Конор. Ленивая интонация никак не сочетается с серьезным блеском в его глазах.
Я устало смотрю на тренера, и он коротко кивает. Я отлепляю кроссовки от пола и вылетаю из раздевалки.
– Вот он, – объявляю я пять минут спустя, и внутри меня борются тревога и нетерпение. – Въезд на парковку вон там справа.