Игра

Он вопит в скотч, горячие слезы триумфа и отчаяния прожигают дорожки на щеках, и Бретт начинает двигаться, подпрыгивая вверх-вниз, как будто отсасывает сам себе, поднимая и опуская ногу все быстрее, молясь только, чтобы шнурок не лопнул и чтобы джерси не разорвалось надвое. В теории это движение должно создавать трение, превращая шнурок в пилу. Он верит в это только наполовину, и в ту долю секунды, когда нога начинает падать, он уверен, что шнурок лопнул; даже когда шея резко подается вперед под действием падающего веса, он все равно не может поверить, что они остались связаны.

Но это так. Шнурок перепилил путы. Левое запястье свободно, и он ловит падающую ногу до того, как она сломает ему шею или задушит. Он протягивает руку, срывает скотч со рта и безумно хохочет. Следующий его порыв – позвать на помощь, но Крейг прикусывает язык. Если они услышат его первыми, он только выдаст себя. Правое запястье освободить легче, зажав шнурок левой рукой и зубами, а освободить оставшуюся лодыжку двумя руками – дело нескольких секунд. Он слезает со стула и тащится туда, где по его расчетам должна быть дверь. По пути больно ударяется локтем о что-то деревянное, цилиндрическое, и захватив это с собой, нащупывает выход.

Стоя на коленях, ждет у двери. Ждать приходится недолго. Раздаются шаги и щелчок навесного замка.

Крейг не задерживается, чтобы посмотреть, кто из похитителей вытянул короткую соломинку. Он не собирается спрашивать, за что. Дверь открывается, свет фонаря падает на пустой стул, и Крейг изо всех оставшихся сил замахивается Louisville Slugger. Этого оказывается достаточно, чтобы парень упал, а Крейг замахивается снова и снова, нанося сокрушительные удары битой.

Затем он карабкается вверх, ступенька за ступенькой, волоча за собой раздробленную ногу, двигаясь с грацией угря на суше.

Когда – спустя пять минут? десять? – добирается до первого этажа, слышит завывание сирен в отдалении, шипение вентиляции и звуки ночного города.

Крейг Уилсон это сделал. Он свободен.

Сейчас вторник, чуть больше часа ночи, и Бретт где-то над Атлантикой, на пути в Англию.

42 Третий игрок

– Пожалуйста! – молит Сара Линду. – У меня не хватит на это сил, я не смогу.

Другие уже бегут, и Линда перескакивает через ограждение.

– Ты сможешь, – твердит она, – сможешь это сделать. Ты должна.

– Может, ты просто возьмешь мой телефон с собой? Пожалуйста? Ты можешь положить его в карман, и GPS будет думать, что он двигается, а потом я просто тебя догоню. Мне не пришлось бы…

– Прости. Я не могу. Ты сама сможешь. Это всего одна миля.

Линда еще раз виновато смотрит на нее и тоже убегает, оставляя Сару одну на обочине.

– Всего одна миля, – говорит она себе. – Всего одна миля ради Ханны. Всего одна.

Она сует телефон с еще одними раздражающими тикающими часами в карман и вздыхает. Высота ограждения всего по пояс, но ей приходится цепляться за ледяной металл, чтобы не упасть, пока она перекидывает одну ногу, осторожно седлая его, а затем другую.

– Всего одна, – твердит она. – Одна миля.

Встав на ноги, она проверяет поверхность дороги. Та хрустит, и это хоть небольшая, но милость, потому что снег повалил сильнее, температура быстро падает, и, начав бежать, Сара радуется скрипу соли под ногами. Попадаются скользкие участки, но она думает, что справится. В темноте ей удается разглядеть других участников забега. Уже так далеко. Когда она последний раз бегала? Бегала по-настоящему? Даже не вспомнить, но определенно была на много лет моложе и на несколько килограммов легче.

Она мысленно повторяет последние слова Линды как мантру, песню с заезженной пластинки:

Всего одна миля, это всего одна миля. Всего одна, это…

Это немного помогает избавиться от картинок, стоящих перед глазами: бейсбольные биты и крошечные ручки и ножки Ханны… но не до конца.

Всего одна. Это всего одна миля.

Падающие с неба льдинки залепляют ей глаза, и Сара постоянно моргает, пока двигается. В кармане пальто позвякивают монеты.