Игра

- Я не здоров.

- У вас такой вид, словно вы переспали с суккубой. - спокойно сказала ты.

- Да, - столь же просто ответил я.

- Скверное дело. Она все еще ходит к вам?

- Вы лекарка?

- Я льежская пряха, Агнес Годекинд. - ты одела свое имя на мой холодный палец, как перстень.

Я хотел было назвать себя, но ты усмехнулась и опередила:

- Это лишнее, Даниель.

- Откуда… - но тут мой взгляд остановился на растрескавшейся перекладине могильного креста. На ней костлявым детским почерком было выведено “Даниель”. Я не заметил надписи, когда засыпал.

Я дотронулся до имени, холодея, на подушечке пальца остался след угля. Знать бы, кто позволил себе так жестоко подтрунить надо мной.

- Кто здесь похоронен? - отвернувшись, спросил я.

- Мой муж, Даниель Годекинд.

Мы возвращались в городишко на закате - я нес твою корзинку и твой подол промок в туманной росе и стал отягощен, как штормовой парус. Что нам теперь до наших прежних бесед, до вечерних дымов коптилен, до огней на заставе и шаловливых прыжков твоего странного полудикого зверька.

До горизонта на золотой от заката траве были разложены полотна холста - свежетканное выбеливали росой.

…Фагот, жги сердце, тело, душу, кровь, дух, разум, огнем, небом, землею, радугой, Марсом, Меркурием, Венерой, Юпитером. Феппе, Феппе Элера и во имя всех дьяволов, пока не явится она и не обручится со мною. … Михаэль, Габриэль, Рафаэль, сделайте чтобы Агнес полюбила меня, как я ее люблю. Я приношу тебе наилучшее яблоко из плодового сада, я смешиваю траву девясил с серой амброй, вот нарост с головы цыпленка называемый “гиппомант” и лилейное масло.

Я наугад беру любовные рецепты из твоей травной корзинки, все бесполезно и рассыпается в руках, как истлевшая вышивка.

У края ночи любовная магия теряет силу - Агнес Годекинд, ты стала моей женой из плоти и крови, а не из ночных мечтаний и похотей.

В Льеже на тебя давно смотрели исподлобья, хотя ни знахарством, ни чернокнижием ты не занималась, свою веру ты так же скрывала, как нож. После смерти первого мужа, ты содержала маленькую прядильню на окраине города, где помимо тебя работали еще четыре девушки.

Будучи теперь в вечной разлуке с тобой, я замечаю, что мои пальцы совершают странное нежное и несвойственное для мужчины движение - словно бережно сучат нить из ангорской шерстяной кудели.

Наш месяц молодоженов затянулся, мы тратили последние деньги, путешествуя по Европе.

Ты с удивительной легкостью сменила узорчатое колесо прялки на запыленные колеса дорожных колымаг.

Я терял тебя на лавандовых провансальских пригорках и не уставал удивляться твоему спокойствию и верности - мы совершали обмен, как два соединенных сосуда - ты вернула мне мужскую силу, я надеялся развеять твои опасения о бесплодии.

Ты странная женщина, так, будто сто лет жена.

Двое супругов, приближаются к жаркому городу в самой сердцевине августа, подоткнутая юбка, деревянные башмаки, конская подкова у обочины и отдаленный звон колокола, вещающий близость жилья.

А меж тем срок отпущенный нашему бродяжничеству истек.

На рынке в Кале, выбирая с тобой рыбу на ужин, я услышал странный разговор - отряд вооруженных молодцов, отчаянно потея под доспехами, благоговейно внимал наставлениям коренастого капрала - пунцовая физиономия его таяла как свечка, по переносью текло:

- Дети мои! Вам выпала честь… Лучшие из лучших… Ответственность возложенная на нас, матьпермать, Понтификом. - отрывисто долетало до меня.

- Скумбрия, скумбрия! Скумбрия, девочки! - пронзительно свиристела торговка.

- Слушай сюда, черти! Иост, растудыть! Иост ван дер Хуккен! Подбери брюхо. Два шага из строя, посмеесси мне, посмеесси… Не зубы - органные трубы. Повторяю в последний раз: по прибытии не рассеиваться, с местным населением в разговоры, сделки, и блядование не вступать.

- Свежая камбала! Живуха!

- В носе не копаться, козюль не есть, плевать в канавы, а не под сапоги, морду лица иметь суровую, за свиньЯми не гоняться. Тамплиеров брать по уставу спереду и в кандалах! Кто в деревне гуся задавит или чужую мамзель щипнет - душу выниму. Мы, матьперматьь, не шобла кабацкая, растудыть! Мы христьянское воинство, матьпермать!

В крытой повозке позади солдат хихикали полковые девки. Одна штопала юбку суровыми нитками, сидя голышом по пояс.

Услышав эти речи, я молча кивнул Агнес - ты уже знала обо мне все и мы, не скрываясь подошли, к капралу. Заверенную копию моей Авиньонской бумажки капрал измызгал в потной ручище, потом охнул и обнажил голову.