Вновь сложив листок, я аккуратно убрал его в конверт. Чиркнув спичкой, я взял конверт за уголок и поднес его к языку пламени. Я наблюдал, как он горит, пока сургуч не пролился на стол пурпурными слезами, а мои пальцы не покрылись пеплом.
— Отправляйся к дьяволу, — пробормотал я. А сквозь окна сочилась сгустившаяся в предутренние часы тьма.
Я ждал рассвета, который не спешил наступать, сидя в кресле в кабинете, пока не разъярился и не вышел на улицу с твердым намерением пренебречь советом адвоката Валеры. Повеяло колючим холодом, предвестником зимнего утра. Когда я переходил бульвар Борн, мне почудились шаги за спиной. Я мгновенно обернулся, но не увидел никого, кроме рабочих с рынка, разгружавших фургоны, и продолжил путь. На пласа Паласио я издали заметил огни первого трамвая, застывшего в клубах пара, поднимавшегося от дверных скатов. Голубоватые змейки искрились вокруг контактов электролинии. Я забрался в вагон и сел впереди. Тот же контролер, что и намедни, взял у меня плату за билет. Мало-помалу набралось около дюжины пассажиров, приходивших по одному. Вскоре трамвай дернулся, и мы покатили по рельсам. А в это время в небе разворачивалась сеть красноватых нитей, вплетенных в темные тучи. Не нужно было быть поэтом или ученым, чтобы предсказать, что грядущий день не сулит ничего хорошего.
К тому моменту, когда трамвай достиг Саррии, наступило пасмурное утро, и в его тусклом свете все краски блекли, обретая сероватый оттенок. Я шел к горе пустынными переулками. Иногда мне мерещилось, будто за спиной снова раздаются шаги, но всякий раз, оборачиваясь, я не видел ни души. Наконец я добрался до проулка, который вел к дому Марласки, и начал прокладывать дорогу среди толстого слоя палой листвы, шуршавшей у меня под ногами. Я медленно пересек патио и поднялся по ступеням к парадной двери, не спуская глаз с окон фасада. Я трижды постучал дверным молотком и отступил на шаг. Прождав минуту и не получив отклика, я постучал снова. Было хорошо слышно, как эхо ударов затихает в недрах дома.
— Доброе утро! — крикнул я.
Роща, окружавшая особняк, словно поглотила все отзвуки моего голоса. Я обогнул дом, направляясь к павильону с бассейном, и приблизился к застекленной галерее. Окна темнели закрытыми ставнями, мешавшими заглянуть внутрь. Но одно окно, находившееся рядом со стеклянной дверью в галерею, было слегка приотворено. Сквозь стекло виднелась щеколда, запиравшая дверь. Я просунул руку в незакрытое окно и отодвинул защелку. Дверь подалась с металлическим лязгом. Я еще раз оглянулся назад и, убедившись, что за мной никто не следит, проник в дом.
Глаза постепенно привыкали к сумраку, и я начал различать очертания гостиной. Я подошел к окнам и приоткрыл ставни, чтобы обеспечить себе хоть какое-то освещение. Клинки света веером прорезали темноту и сообщили четкость рисунку интерьера.
— Есть кто-нибудь? — позвал я.
Я прислушался: мой голос тонул в глубине дома, точно монета, падающая в бездонный колодец. Я направился в дальнюю часть комнаты, где резная деревянная арка соединяла гостиную с темным коридором, окаймленным рядами картин, которые почти сливались с бархатной обивкой стен. В противоположном конце открывался круглый зал с мозаичными полами и цветным витражом с изображением белого ангела с простертой дланью и полыхающими перстами. Широкая каменная лестница спиралью возносилась вверх вдоль стен зала. Я задержался у подножия лестницы и снова крикнул:
— Здравствуйте! Сеньора Марласка?
Дом был объят тишиной, и слабое эхо подхватило мои слова. Я поднялся по лестнице на второй этаж и остановился на площадке, откуда просматривался круглый зал и панно с витражом. Сверху мне была отчетливо видна цепочка моих следов, хорошо заметных на тонком слое пыли, покрывавшем пол. Насколько я мог судить, помимо моих собственных следов, единственным свидетельством, что в доме теплится какая-то жизнь, была странная дорожка, прочерченная в пыли двумя непрерывными линиями, тянувшимися параллельно на расстоянии двух или трех пядей, и отпечатками ботинок между ними. Довольно крупными отпечатками. Я растерянно созерцал эти линии, пока не понял, что они означают. Следы колес инвалидного кресла и отпечатки ног человека, его толкавшего.
Мне показалось, что за спиной раздался какой-то шорох, и я повернулся. Приоткрытая дверь в конце коридора слегка покачивалась. Я медленно направился к той двери. По пути я мельком заглядывал в помещения по обе стороны коридора. Это были спальни, где стояла мебель, накрытая чехлами и холстом. Закрытые окна и плотный сумрак наводили на мысль, что комнаты не использовались уже очень давно, за исключением одной, более просторной — супружеской спальни. В эту комнату я зашел и убедился, что атмосфера пропитана своеобразным запахом духов и болезни, свойственным пожилым людям. По-видимому, комната принадлежала вдове, но в тот момент женщина явно отсутствовала.