Игра ангела

Я собирался уходить, но, повернув голову, заметил, что одна из стен, затянутых бордовым бархатом, увешана фотографиями в элегантных рамках. Я подошел к ним ближе и узнал волевое запоминающееся лицо патриарха Валеры, чей портрет маслом до сих пор господствовал в кабинете сына. Адвокат присутствовал почти на всех фотографиях в компании с выдающимися деятелями и патрициями города. По-видимому, снимки были сделаны на каких-то светских раутах и общественных мероприятиях. Стоило просмотреть с десяток фотографий и оценить должным образом статус лиц, позировавших со старым стряпчим, чтобы прийти к выводу, что адвокатская контора «Валера, Марласка и Сентис» играла ключевую роль в управлении городом. На некоторых фотографиях мелькал сын Валеры, на много лет моложе, чем теперь, однако безошибочно узнаваемый. Он всегда держался на втором плане, почти незаметный в тени патриарха.

Я почувствовал это раньше, чем увидел. На фотографии были изображены отец и сын Валера. Они стояли на тротуаре у дома номер 442 по бульвару Диагональ, на верхнем этаже которого располагалась контора. С ними вместе камера запечатлела высокого, видного мужчину. Его лицо можно было заметить и на многих других фотографиях коллекции. Обычно он появлялся на снимках рука об руку со старшим Валерой. Диего Марласка. Я впился взглядом в худощавое строгое лицо, тревожные глаза, взиравшие на меня с моментальной фотографии двадцатипятилетней давности. Как и патрон, он не постарел ни на один день. Я с горечью улыбнулся, осознав всю глубину своей наивности. Это лицо я знал, однако запомнил его не по фотографии, любезно предоставленной моим добрым другом, почтенным отставным полицейским.

Человек, известный мне как Рикардо Сальвадор, оказался не кем иным, как Диего Марлаской.

15

Лестницу окутывала темнота, когда я покидал фамильный дворец рода Валера. Я ощупью пересек вестибюль и открыл дверь. Свет от уличных фонарей начертил по полу голубоватую прямоугольную дорожку, в конце которой я наткнулся на взгляд швейцара. Я быстрым шагом пошел прочь от дома, направляясь к улице Трафальгар, где находилась остановка ночного трамвая. Он доезжал до ворот кладбища Пуэбло-Нуэво, и на этот самый трамвай мы много раз садились вместе с отцом, когда я отправлялся с ним на ночное дежурство в «Голос индустрии». В вагоне почти не было пассажиров, и я сел вперед. Приближаясь к Пуэбло-Нуэво, трамвай углублялся все дальше в переплетение улиц, залитых большими, исходившими паром лужами. Городское освещение еле теплилось, и огни трамвая разрежали темноту, скользя по стенам домов и мостовой, как факел высвечивает рельеф тоннеля. Наконец показались ворота кладбища. Очертания крестов и памятников выступали на фоне бескрайней панорамы фабричных комплексов и труб, наполнявших небосвод черно-красным сиянием. Стая голодных псов кружила у подножия больших фигур ангелов, охранявших вход. На миг животные замерли в лучах фар трамвая. Их глаза засветились, словно у шакалов, а затем собаки бросились врассыпную, скрывшись во мрак.

Я выпрыгнул из трамвая на ходу и пошел вдоль стен, огибая кладбище. Трамвай удалялся подобно кораблю в тумане, набирая скорость. Я слышал и чуял собак, в темноте бежавших за мной по пятам. Добравшись до задворок кладбища, я остановился на углу переулка и наугад швырнул в них камнем. Послышался пронзительный визг, и удаляющийся дробный топот лап. Я свернул в переулок — всего лишь тесный проход между стеной и вереницей мастерских, где делали надгробные памятники, которых тут было множество: они в беспорядке громоздились один на другом. Метрах в тридцати от начала переулка, под фонарем, отбрасывавшим пятно грязно-желтого света, покачивалась вывеска «Санабре и сыновья». Дверной проем закрывала только решетка, обмотанная цепью с ржавым висячим замком. Я снес его одним выстрелом.