Игра ангела

— В собственное спасение. Он был убежден, что предал самого себя и тех, кто его любил. Он верил, что погубил свою жизнь, ступив на путь зла и притворства. Мать считала, что он ничем не отличался в этом от большинства людей, в какой-то момент жизни решившихся посмотреть на себя в зеркало. Как правило, все они — низменные животные, кто кичится добродетелью и поглядывает на окружающих свысока. Однако Диего Марласка был совестливым человеком, и ему не понравилось собственное отражение. Вот почему он обратился к матери. Он потерял надежду и, наверное, рассудок.

— В чем же согрешил Марласка?

— Он сказал, что отдал свою душу тьме.

— Тьме?

— Его собственные слова. Тьме, которая следует за ним, имеет такой же облик, такое же лицо и такой же голос.

— Что это значит?

— Вина и раскаяние лишены значения и смысла. Это чувства, переживания. А не мысли.

Мне пришло в голову, что даже патрон не смог бы выразиться яснее.

— И чем ваша мать могла ему помочь? — спросил я.

— Ничем, только утешить и подарить немного успокоения. Диего Марласка верил в магию, и по этой причине мать решила, что должна убедить его, будто путь к спасению он может обрести через нее. Она рассказала ему старинное предание, легенду о рыбаках, которую слышала сама в детстве среди хибар на берегу. Когда человек теряет направление в жизни и чувствует, что смерть уже назначила цену за его душу, согласно легенде, он должен найти чистую душу, готовую пожертвовать собой ради него. Таким способом он спрячет под ней свое черное сердце, и слепая смерть пройдет мимо, не заметив его.

— Чистую душу?

— Безгрешную.

— И чем все закончилось?

— Несчастьем, разумеется.

— Какого рода?

— Кровавой жертвой. Одна душа взамен другой. Смерть взамен жизни.

Наступило молчание. Слышался только шум прибоя на берегу и ветра, гулявшего среди хижин.

— Ирене готова была выколоть себе глаза и вырвать сердце ради Марласки. Он стал смыслом ее существования. Она любила его самозабвенно и, как и сам он, верила, что его единственное спасение в магии. Сначала она хотела лишить себя жизни, пожертвовав собой ради него. Мать ее отговорила, сказав то, что Ирене и так знала, — будто душа ее не безгрешна, а потому жертва окажется напрасной. Мать сказала это, чтобы спасти ее. Чтобы спасти обоих.

— От кого?

— От себя самих.

— И совершила ошибку…

— Даже она не могла предвидеть всего.

— Так что же сделал Марласка?

— Мать мне никогда не рассказывала. Она не хотела, чтобы я и братья имели хоть какое-то отношение к этой истории. Всех нас она отправила подальше, разослав по разным интернатам, желая, чтобы мы забыли, кто мы и откуда. Она говорила, что теперь все мы прокляты. Она вскоре умерла, в одиночестве. Мы узнали о смерти матери много времени спустя. Когда нашли ее труп, никто не осмелился притронуться к телу, и его унесло в море. Не нашлось смельчаков болтать о том, как она умерла. Но я знала, кто ее убил и почему. И я до сих пор уверена, что мать тоже знала, что ей предстоит умереть и от чьей руки. Она знала и пальцем не пошевелила, чтобы предотвратить гибель. В конце концов она тоже поверила. Поверила, так как не могла принять того, что совершила. Она верила, что, отдав свою душу, спасет нашу, ту, что здесь обитает. И поэтому она не захотела бежать отсюда, так как по древней легенде душа, отданная в жертву, должна оставаться вечной пленницей в том месте, где было совершено предательство, как повязка на глазах смерти.

— А где обитает душа, спасшая Диего Марласку?

Женщина улыбнулась:

— Нет ни душ, ни чудесного спасения, сеньор Мартин. Это всего лишь старые сказки и побасенки. Есть только пепел и воспоминания. Однако будь в них хоть крупица правды, то душа, принесенная в жертву, находились бы там, где Марласка совершил преступление. А эту тайну он скрывает долгие годы, чтобы обмануть свою судьбу.

— Дом с башней… Я живу там почти десять лет, но в доме нет ничего странного.

Женщина снова улыбнулась и, пристально посмотрев мне в глаза, наклонилась и поцеловала в щеку. Губы у нее были холодны, как у мертвой. Дыхание отдавало увядшими цветами.

— Скорее вы не посмотрели там, где следует, — прошептала она мне на ухо. — Скорее всего плененная душа — это ваша душа.

И тогда она развязала платок, замотанный вокруг горла, и я увидел большой уродливый шрам на шее. Теперь ее улыбка была злорадной, а глаза горели жестокостью и насмешкой.

— Скоро встанет солнце. Уходите, пока можете, — сказала Ведьма из Соморростро, поворачиваясь ко мне спиной и вновь устремив взгляд на огонь.

Мальчик в черной одежде появился на пороге и протянул мне руку, давая понять, что мое время истекло. Я встал и последовал за ним. Случайно повернув голову, я испугался, не узнав собственное отражение в зеркале, которое висело на стене. В этом зеркале также была видна сгорбленная фигура старухи, одетой в лохмотья, сидевшей у очага. Ее мрачный, недобрый смех провожал меня до порога.

17