Он аккуратно сложил бумаги отца, письмо же родственницы положил отдельно в другое место. Сперва он хотел спрятать его в своем тайнике за ковром, но в последний момент выбрал для ее хранения ящик письменного стола.
Прежде чем сесть в машину, Лобанов внимательнейшим образом осмотрел ее со всех сторон, залез под днище, открыл капот. Но никаких подозрительных предметов не обнаружил.
Лобанов подъехал к гостинице, припарковал машину. Внимательно осмотрелся, затем вошел в холл. Этот неожиданный звонок Иннокентия с настоятельным призывом приехать к нему, вызывал у него подозрение. В этой ситуации он не может никому доверять целиком. Поэтому, подойдя к двери, он приложил к ней ухо. Ему показалось, что с другой стороны кто-то стоит. Хотя полной уверенности в этом не было. Он постучал.
Дверь отворилась и на него сразу же набросились двое. Но Лобанов не исключал такой возможности, а потому это нападение не оказалось для него слишком уж неожиданным. Он ударил одного из них кулаком в грудь и тут же поймал ногу второго нападавшего, который метил своим башмаком в его голову. Лобанов с силой оттолкнул его от себя.
Но в этот момент, когда Лобанов уже чувствовал себя победителем, кто-то сзади с большой силой толкнул его в спину. Мощь толчка была такова, что Лобанов влетел в номер и, словно метеор по небосводу, стремительно пронесся по нему, пока не был остановлен противоположной стеной.
Удар пришелся по плечу; боль была такой острой, что он не сразу заметил, что собственно происходит в номере. Несколько секунд он стоял неподвижно, ничего не видя вокруг себя, так как глаза застилал густой туман. Когда же он рассеялся, перед Лобановым предстала весьма неожиданная картинка. В кресле вальяжно располагался Ник Грегори. Напротив него на стуле сидел связанный по рукам и ногам Иннокентий. На его коленях лежала средних размеров сумка, на которую он смотрел с нескрываемым ужасом, как если бы это была бы кобра.
Трое парней, с которыми он только что схлестнулся на пороге номера, обыскали Лобанова, достали из кармана пиджака бумажник и пистолет. Весь свой улов они отдали предводителю.
Ник Грегори открыл бумажник, пересчитал деньги и скривился; сумма, которую он держал в руке, вызвала у него явное презрение.
— Не густо, — сказал он, усмехаясь. — Так можно в конце концов и до паперти докатиться. Князь, просящий милостыню. Неплохой заголовок для бульварных газет. С удовольствием бы почитал такую статью. Вот только как бы не пропустить. Ладно, к делу. — Он пренебрежительно бросил бумажник на пол. — Видишь эту сумочку на коленях у твоего родственничка? Обычно с такими сумками отправляются в недалекие путешествия. Но наш друг Иннокентий в любой момент может отправиться в самую дальнюю свою поездку. — Ник Грегори показал глазами на потолок. — Потому что в сумочке не туалетные принадлежности и купальный костюм, а небольшая радиуправляемая бомбочка. Достаточно одной команды — и наш любимый Иннокентий взлетит на небеса. Тебе ясен, князь, механизм этого полета?
— Ясен. Чего же ты хочешь? — хмуро спросил Лобанов.
— Можно сказать почти ничего. Мне нужен дневник.
— Отдай ему этот проклятый дневник! — вдруг закричал молчавший Иннокентий. — Ты не знаешь его, он не шутит, он взорвет меня!
— Он абсолютно прав, — сказал Ник Грегори. — Если ты не отдашь дневник, мы взорвем нашего общего родственника.
— Хорошо, я его сейчас вам привезу.
— Ну уж прости, князь, но ты лишился моего доверия. Больно уж у тебя характер несговорчивый, чуть что лезешь в драку. И эту штуковину зачем-то носишь с собой, будто тебе кто-то угрожает. — Ник Грегори взял в руки пистолет Лобанова. — Поэтому сделаем так: ты говоришь, где прячешь дневник, а мои ребята съездят туда, возьмут его. А взамен мы не будем нажимать на кнопочку. Решай, у нас мало времени! — вдруг рявкнул Ник Грегори.
— Я согласен, — поспешно произнес Лобанов. — Дневник у меня дома, в гостиной за ковром. Там сразу увидите небольшой пришитый мешочек.
— Сразу же так бы сказал и не было бы всех этих проблем, — проворчал Ник Грегори. — Ключи! — вдруг вновь закричал он.
Лобанов достал из кармана ключи от квартиры. Ник Грегори отдал связку одному из своих людей; тот мгновенно исчез из номера.
— Извини меня, но я ничего не мог поделать. Они заставили меня позвонить тебе. Я не хотел, но что я мог, что я мог, — захныкал Иннокентий. — А она не взорвется? — по-видимому, далеко не в первый раз спросил он Ника Грегори.
— Я тебе ясно сказал: ты взлетишь на небеса тогда, когда я прикажу дать команду. А пока сиди и не скули. Дай с человеком поговорить. Когда еще придеться. Тем более мы все же родственники. Седьмая вода на киселе — так это у вас говорится — но все же одна кровь.
— И ты ее готов пролить, — сказал Лобанов.
— А что прикажешь делать, сам видишь, какая ситуация. Ты же по-родственному не хочешь поделиться тем, на что я также имею права. Вот приходиться упрашивать тебя это сделать с помощью моих ребят.
— Тебя же воспитывал Дмитрий Львович.