«Чешет как по писаному, — наблюдая за ним, отметил Бондарев. — Скользкий типус, ох скользкий. Такого за рубль двадцать не купить».
Открылась дверь. Секретарша внесла поднос с кофейником, маленькими чашечками и вазочкой печенья. Поблагодарив ее, Михаил Павлович сам поставил поднос на стол и, подождав, пока Люся выйдет, достал из шкафа маленькую сувенирную бутылочку марочного коньяка и крохотные рюмочки.
«Принимает если не по первому разряду, то близко к этому, — решил Бондарев. — Так, наверное, угощает бизнесменов, приехавших с деловыми визитами. И держится как уверенно…»
— Пейте кофе, — разливая ароматный напиток в чашки, предложил хозяин. — Не слушайте тех, кто утверждает, что кофе по жаре вреден.
— Вы знакомы с Александром Петровичем Лушиным? — Задав вопрос, Саша уставился на руку Михаила Павловича, державшую тонкую ручку чашечки с кофе. Но пальцы хозяина кабинета не дрогнули.
— Не только с ним, но и с его семьей, — отпив из чашки, спокойно ответил Котенев. — Правда, стоит уточнить, ведь вам нужна во всем предельная точность? — Он улыбнулся. — Я знаю главу семьи, самого Александра Петровича. Мы когда-то работали в смежных отраслях, иногда встречаемся, раскланиваемся, говорим о делах, здоровье и все, пожалуй. Вы, наверное, пришли в связи с постигшим их несчастьем? Кошмарный случай. И вообще, стало страшно жить…
Говорил он легко, делая округлые, плавные жесты свободной рукой, в пальцах которой была зажата дымящаяся сигарета. Не уводил глаза в сторону от собеседника, всем своим видом показывая: вот он я, дорогой мой милиционер, весь, без утайки, спрашивай, ответим. И именно это его спокойствие, готовность отвечать все больше настораживали Бондарева, который словно не замечал налитого в чашки кофе и коньяка в рюмочках.
— Я пришел не только в связи с этим, — заметил Саша и увидел, как на лице хозяина кабинета отразилось искреннее недоумение.
— Да? А что еще?
— Когда вы узнали о том, что у них произошло?
— Трудно сказать. — Котенев, раздумывая над ответом, покусал нижнюю губу. — Сейчас век информации, ее поток постоянно возрастает, и иногда просто теряешься, поверьте. Не всегда удается проследить, когда именно, от кого именно и что именно узнаешь. Позвольте? — Он легко поднялся и подошел к столу. Наклонившись, перелистал настольный календарь. — Кажется, через день или два? А от кого узнал, право, не припомню. Многие говорили. У нас, знаете ли, масса общих знакомых, когда встретишься, обязательно то да се…
Михаил Павлович вернулся к журнальному столику и опустился в кресло. Пригубив рюмочку с коньяком, закурил новую сигарету.
Бондарев тоже достал свои сигареты. У него возникло ощущение, что Котенев опутывает его словами, как паук запутывает муху в паутине, лишая ее способности двигаться — липкие нити склеивают руки, ноги, приматывают их к телу, словно спеленывая смертельной пеленкой и усыпляя бормотанием. Катятся словечки, как округлые речные голыши, обкатанные волной, нигде не застревая, ни за что не задевая и не оставляя следов.
— Боюсь, дорогой Александр Алексеевич, мало чем смогу быть вам полезным, — развел руками Михаил Павлович. — А вы спрашивайте, если вам нужно что-то уточнить, не стесняйтесь.
— У нас есть данные, что подобная история произошла и с вами, — поглядел ему в глаза Саша. И опять хозяин кабинета не отвел взгляда.
— Что? Фантасмагория! — засмеялся Котенев. — Вас просто мистифицируют или умышленно вводят в заблуждение.
Что вы! Упаси господь от такого, да я просто не выдержал бы. Сердце, знаете ли… — Он постучал согнутым пальцем по левой стороне груди и опять засмеялся.
Бондарев молча показал ему сначала на коньяк, потом на чашечку кофе и лежащую в пепельнице горящую сигарету.
— Это? — Михаил Павлович скорчил покаянную гримасу. — Слаб человек, ничего не попишешь, грешен. Однова живем, как говорится.
— А все-таки? — решил не отставать Саша.
— Серьезно, я даже не представляю, кто вам мог подобное сморозить, чтобы не сказать более резко, — откинулся на спинку кресла Котенев, всем своим видом показывая, как он возмущен происками неизвестных недоброжелателей, отнимающих драгоценное время у сотрудников уголовного розыска. — Впрочем, когда имеешь много знакомых и волей-неволей обсуждаешь с каждым случившееся у Лушиных, может, чего и скажешь такое, что превратно истолкуют или неверно поймут. Ну а если бы в самом деле, — он трижды сплюнул и постучал по крышке стола, — то я знаю свой гражданский долг и всегда готов помочь органам.
— Значит, ничего ни с вами лично, ни с членами вашей семьи не случалось? — поднялся Бондарев. Застегивая пиджак, он подумал, что в следующий раз, если, конечно, он будет, с хозяином кабинета надо говорить по-другому, имея в руках неопровержимые доказательства и улики. Иначе все опять обернется пустой болтовней за чашкой кофе.
— Что вы! — тоже вскочил Михаил Павлович. — Просто вы поневоле стали жертвой пущенной обо мне сплетни. Впрочем, первая жертва я сам. Злые языки страшнее пистолета.